Николай Лейкин: Угловые

— Извѣстная она у насъ на дворѣ, ваше сіятельство, — сказала про Куфаеву Марья. — А только какая она дворянка! Она даже и неграмотная. Жила у барина одного въ кухаркахъ… ну, молода была, красива, а тотъ взялъ да и женился на ней. Ну, и осталась вдова дворянка.

— И по сейчасъ подъ мраморнымъ памятникомъ на кладбищѣ лежитъ — вотъ какъ я его хоронила! А теперь — аминь. Восемь лѣтъ Лизавета свое добро проѣдаетъ — и проѣла! — кричала Куфаева изъ-за спинъ женщинъ. — А выпить — выпила, не скрываюсь.

Барыня была въ тревогѣ.

— Семенъ! Выведите ее на лѣстницу. Пусть уходитъ… — крикнула она своему лакею и засуетилась, стала убирать записную книжку въ ридикюль. — Ну, я не могу больше… Устала… Задыхаюсь… Я поѣду… Я потомъ заѣду еще или пришлю кого-нибудь….- говорила она. — А вагъ я вызову… повѣстками вызову… — кивнула она Марьѣ и Охлябихѣ.

— Барыня, голубушка… Ваше сіятельство… — кинулась къ ней беременная женщина. — Меня-то несчастную не забудьте! У меня мужъ пьяница… Первый что ни на есть пьяница… Пятеро дѣтей… Заступитесь, сударыня… Вѣдь въ шесть мѣстовъ на денежную милость подавала.

— Я записала, я записала… — бормотала барыня, силясь пройти къ выходу, но ей загородили дорогу вновь прибывшія женщины, между которыми стоялъ мужикъ на костылѣ.

— Барыня! Благодѣтельница! Ваше превосходительство! Трое дѣтей. Мужъ больной… Сама въ чахоткѣ….- слышалось у женщинъ.

— Семенъ! Проведите меня! Семенъ! — кричала барыня.

Лакей растолкалъ женщинъ и вывелъ барыню на лѣстницу. Женщины шли сзади ея.

Барыня, поддерживаемая лакеемъ, сошла съ лѣстницы и вышла на дворъ, но и здѣсь окружили ее женщины биткомъ набитаго угловыми жильцами дома. Теперь ужъ между женщинами виднелись и мужчины съ красными обвѣтрившимися лицами, съ хриплыми голосами, облеченные въ шерстяныя фуфайки, валенки, опорки, въ шапкахъ, въ картузахъ съ надорванными козырьками. Двое-трое совали заготовленныя уже прошенія въ руки барыни, женщины вопили:

— Барыня, благодѣтельница, помогите на превеликій праздникъ Рождества Христова! Дайте разговѣться въ радости! Заставьте вѣчно Бога молить!

Лакей ограждалъ барыню. Барыня отвѣчала женщинамъ:

— Я, милыя, сюда пріѣхала только по двумъ-тремъ прошеніямъ для обслѣдованія.

— Прошенія поданы, благодѣтельница, во всѣ мѣста поданы.

— Такъ вотъ мы разсмотримъ, и если кто будетъ достоинъ, тѣмъ пришлемъ повѣстки. Пустите-же, дайте мнѣ пройти. Куда-же вы лѣзете!

— Осади назадъ! — крикнулъ лакеи и сдѣлалъ грозный жестъ рукой.

Барыня сдѣлала нѣсколько шаговъ. Просительницы шли сзади, но, наконецъ, опять забѣжали впередъ.

— Милая барыня, ваше превосходительство, а денежную-то милость? — жалобно ныли онѣ. — Вы сейчасъ женщинамъ денежную милость на кофей выдавали, такъ за что-же насъ-то сирыхъ обижать? Пожертвуйте и намъ на нашу сиротскую долю!

— Я все раздала, что у меня было. Я не ѣхала сюда для раздачи. Больше я ничего не могу… — бормотала барыня, еле пробираясь къ воротамъ. — Семенъ! Пожалуйста… — снова обратилась она къ лакею.

— Прочь! Ну, куда вы лѣзете! Вѣдь вамъ сказано! — закричалъ на просительницъ лакей.

Женщины разступились, но завывать продолжали.

— Такъ мы, милая благодѣтельница, на квартиру къ вамъ за денежной милостью придемъ, скажите только куда, — говорили болѣе находчивыя.

— Нѣтъ, нѣтъ! Этого я не могу допустить! Васъ вызовутъ, мы вызовемъ… Вызовемъ по прошеніямъ.

Два прошенія все-таки очутились въ рукахъ барыни, хотя ихъ она и старалась не принять.

Наконецъ, барыня выбралась за ворота и стала садиться въ карету. Женщины окружали карету. У нихъ слышался ропотъ и восклицанія:

— Пропойной Куфаевой полтину на кофей, а у кого четверо дѣтей малъ-мала-меньше — той ни копѣйки! Барыня, посеребрите хоть двугривенничкомъ.

— Барыня! У меня мужъ безъ вѣсти пропалъ третій годъ! Пожертвуйте хоть сколько-нибудь.

Изъ мелочной лавочки выбѣжала какъ сумасшедшая рыжая растрепанная женщина въ разстегнутой кофточкѣ и завопила, подбѣжавъ къ каретѣ:

— Сапожное общество!.. Сапоги… Я, благодѣтельница, на сапоги подавала!

Но лакей ужъ вскочилъ на козлы, лошади тронулись, и карета покатилась.

Женщины еще долго стояли за воротами и разговаривали о барынѣ. Рыжая женщина спрашивала у сосѣдки, сколько кому досталось денежной милости.

— Да никому ничего не досталось, — слышался отвѣтъ, — Скупердяйка, сквалыжница, нужды нѣтъ, что въ каретѣ на графскомъ положеніи пріѣхала. Только тремъ жилицамъ Кружалкиной и выдала на кофей по полтиннику, — отвѣчала костлявая черная женщина въ усахъ и въ кацавейкѣ, накинутой на голову. — А намъ хоть-бы плюнула. Съ чѣмъ пріѣхала, съ тѣмъ и уѣхала. Шарить пріѣзжала, разнюхивать…