Владимир Сорокин - Роман

- Ты по-прежнему в объездчиках?

- А куда ж я денусь? Такое уж рукомесло мое.

- Жена не бранится, что дома не бываешь?

- Да чего ей браниться... Тпру! Куды тебя лихоманка несет!

Зачмокав губами и, натягивая вожжи, он выровнял лошадь, норовящую свернуть на пересекшийся большак.

- А что, Аким, Нил Тимофеич все также лесничествует? - рассеяно спросил Роман, с жадным любопытством осматриваясь по сторонам.

- Прошлом годе преставился, царствие небесное, - проговорил Аким.

- Ей-богу?

- На Троицу. От удару. Сердце, стало быть, не выдержало.

- Жаль. Хороший человек был...

- Хороший.

- Охоту любил, как никто.

- Святая правда. Без ружья и собаки в лес не ходил. Большой знаток был в охотничьих искусствах.

Аким удовлетворенно вздохнул, довольный произнесенной им фразой.

- А кто теперь лесничий?

- Новый. Адам Ильич Куницын.

- Откуда?

- С Чернигова.

- Дельный человек?

- Ничаво, - без особого энтузиазма ответил Аким, - Порядок любит. Чтоб без воровства, опять же. Рыбку ловить уважает. Говорят, раньше большим военным был, да что-то там проштрафился и теперь у нас царствует.

- А лет ему сколько? - спросил было Роман, но чувствуя, что биография нового лесничего ничуть его не интересует, тут же перебил, - Слушай, Аким Петрович, что, Красновские приезжали летом?

- Красновские... - наморщился Аким, отчего лицо его стало непривычно угрюмым, - Да, приезжали. Как же. Надежда Георгиевна, Петр Игнатьич. Зоя Петровна опять же.

- Она замужем? - быстро спросил Роман, бросая недокуренную папиросу.

Аким пожал плечами:

- А почем я знаю? Может и замужем.

- Сережка приезжал с ними?

- Сергей Петрович? Как же. Приезжал. Они тут каждое лето бывают.

- Все такой же шалопай?

- А что ему сделается.

Роман хотел было еще о ком-нибудь спросить Акима, но в это время лес неожиданно расступился, открывши прекрасную, подлинно живописную панораму.

Она всегда, во все приезды Романа заставала его врасплох, появляясь неожиданно, как и положено всему чудесному, поражая и радуя до слез, заставляя каждый раз замирать.

Аким знал об этом и, не ожидая просьбы, натянул вожжи.

Дрожки остановились.

Чудный вид открывался впереди, дорога тянулась дальше и стремительно шла вниз, под уклон, как и все огромное поле, окаймленное по краям синей полоской леса. А внизу в утренней прохладной дымке по берегам извившейся неширокой лентой реки лежал Крутой Яр.

Дождь перестал, и несмотря на легкий туман, отсюда с пригорка были хорошо видны дома, сараи, бани, изгороди, ивы, склонившие голые ветви к реке, "журавли", нависшие над колодцами, мостики, огороды с пугалами.

А над всем этим, чуть подале, вырастала из тумана небольшая, но изумительно красивая белая крутояровская церковь. Роман смотрел так, словно это было последнее, что суждено ему увидеть на земле, словно вот-вот сейчас промелькнут мгновенья и разлетится этот чудесный мир, исчезнет навсегда среди мрака Вселенной по неприложной воле Создателя. У Романа перехватило дыхание.

Он смотрел не отрываясь, боясь пропустить что-то.

А внизу перекликались петухи, слышались голоса людей и лай собак, тянулись вверх утренние дымы. За церковью, чуть правей, после быстрых изгибов реки виднелся флигель Красновских. Он, казалось, был совсем рядом, - протяни руку, и заскрипит дубовая дверь с медной ручкой, пахнёт сушеными травами, встанет из кресла, блестя очками, Петр Игнатьич... Сердце Романа оглушительно билось.

Он привстал, хотел было дотянуться взглядом и до дубовой рощи, за которой... но тут рука сама опустилась на плечо Акима, а с полураскрытых губ сорвалось на одном дыхании то радостное, опьяняющее, что срывалось всегда:

- Гони!

И Аким погнал, залихватски посвистывая, крутя кнутом над головой, так что влажный ветер засвистел в ушах, вырвал зонт из рук Романа.

- Черт с ним! - не оглядываясь, крикнул Роман и снова хлопнул Акима по плечу, - Гони, Акимушка, гони родной!

Они неслись вниз по бескрайнему, круто клонившемуся полю.

- Эгей! Пошлааа! - раскатисто покрикивал Аким.

Цыганские глаза его озорно посверкивали, белые зубы скалились в разбойничьей усмешке. Лошадь мчалась галопом, мокрая грива ее билась по ветру.

Роман завороженно смотрел вперед, вцепившись одной рукой в акимово плечо, а другой придерживая шляпу.

Ветер высекал слезы из его глаз, сердце, казалось, остановилось.

Он не просто любил быструю езду, как свойственно всякой русской душе, а питал к ней невыразимую, сильную страсть, охватывающую все его существо с быстротой степного пожара. И особенно сильно страсть эта проявлялась здесь на уклонном кругояровском поле.