Владимир Сорокин - Соловьиная роща

Она поправила косынку и исподлобья посмотрела на Русецкого.

- А красивая вы, - проговорил полярник, снимая унты. - Вы похожи на Ассоль. И вообще вы девушка нездешних широт. Вы где родились?

- В Ленинграде, - ответил сержант, вставляя новый диск. - Я там и родился, и вырос. В консерваторию хотел поступать, а тут война.

- А я на Балхаше рос, - Подлужный надел фуражку, постоял, прислонившись к косяку, вздохнул и вышел.

С гор потянуло прохладой. Голубоватый туман накрыл долину, повис над зарослями алычи. Солнце, окутавшись мутно-розовой дымкой, медленно опустилось на Западный хребет. В ауле лаяли собаки, одетые в черное женщины возились возле круглых печей. Мулла пронзительно закричал на крыше.

Со стороны Львиного ущелья послышался цокот копыт, и вскоре из тумана вырос всадник на кауром жеребце. Белая пушистая папаха сидела на его голове, черная бурка покрывала плечи и ниспадала на бока разгоряченного коня. За плечами торчала винтовка. Готовящийся к намазу Абдулла из-под ладони посмотрел на всадника и кивнул стелящему коврик Кариму. Тот бросился в саклю. Всадник резко остановил коня, ловко скинул винтовку и прицелился. В глубине затянутого туманом Львиного ущелья показался свет и раздался грохот. Прорезая плотные волны тумана, серебристая ракета медленно поднялась из ущелья. Огненный шлейф трепетал под ней, слюдяные стекла в ауле тряслись от рева.

Ракета повисла над дробящими эхо горами и стремительно скрылась в бледно-синем небе.

Всадник выстрелил. Пуля обожгла Абдулле щеку. Он злобно выругался и побежал в саклю.

- А он у нас по-солдатски есть привык: раз, два и готово! - улыбнулся Ярцев, нарезая хлеб. - Как со мной в походе побывал, так сразу на мужчину похож стал. Ведь правда - похож?

- Да как вам сказать, - пробормотала старушка, морщинистой рукой берясь за подбородок. - Вроде похож, а вроде и нет... мне кажется у того волосы все-таки почернее были, и нос... нос орлиный такой, хищный. Да и глаза у того были недобрые. Злые глаза.

- Брось ты, мам! - расхохоталась Светлана. - Все тебе колдуны мерещатся! Он же наш заводской парень, я его еще со школы знаю. Да и что это за предрассудки - колдун! Вот Епишев твой - это действительно ведьмак какой-то! Проходу мне не дает! Как увидит - шутки дурацкие: когда замуж, с кем вчера гуляла! Дурачок какой-то.

- Нет, Виктор Викторыч, он не дурачок. Он просто очень умный человек. А дурачком он старается казаться. Чтобы нас с вами и весь партком одурачить.

- Ну, уж это вы слишком! - покачал головой инспектор. - Гаврилова в Таганроге сроду не было, он с разведенной женой три года не виделся. И вообще это какая-то темная личность.

- А что ты знаешь про него? - спросил Валентин, открывая боржоми.

- Да так, ничего особенного. Встречались у Нади как-то. А потом вместе на юг ездили. Но отдыхали там в разных местах. И назад в разных поездах возвращались.

- Как так получилось? - вопросительно посмотрел ему в глаза Денис.

- Да очень просто. Немцы вокзал в два бомбили, а его поезд в десятом часу еще уехал. Слава богу, хоть комбату фотографию передаст...

- Передаст, передаст! - расхохотался Иванов, отчего его и без того пухлое лицо раздалось и покраснело. - Он ей все приветы заказным вышлет! Ха-ха-ха! Ой, не могу! Ха-ха-ха!

- Хватит зубы скалить, - процедил полицай и дулом винтовки подтолкнул Катерину. - А ну, иди вперед. Иди живее, а то продырявлю.

Она шагнула за порог и увидела море. Валентин вместе с парнем в тельняшке заводил мотор.

- Иди к нам, чего стоишь! - закричал сотник на скаку.

- Не пойду... ни за что не пойду... - процедил сквозь зубы Михайло и рывком выдернул чеку из гранаты. - Теперь берите меня живьем!..

- Нет уж, сначала вы берите, Людмила Георгиевна, - галантно отстранился Виктор Самуилыч. - Сегодня женский день, так что мы во всем - на вторых ролях.

- Всегда бы так! - стукнул мозолистым кулаком по столу Федор. - Ишь, переработали - лишнюю смену в забое посидели! Ну, филонщики! Слов нет! А все Гарик этот, стиляга несчастный! Тунеядец!

- Абсолютно с вами согласен, гражданин начальник, - прижал кепку к груди Заболоцкий. - Я действительно тунеядец. Но жить на шее собственной жены меня заставили обстоятельства. Я тут ни при чем.

- Ничтожество... - пробормотал Владимир Ильич, передавая газету Сталину. - Я всегда говорил, что Троцкий - ничтожество. Политическая проститутка.

- Согласен, - весело потер руки Смаргис. - Но только учтите, Бирутя, разделывать эту щуку будете вы!

- А я всегда иду навстречу трудностям, товарищи, - еще громче проговорил Кешка, и его молодой голос зазвенел в притихшем актовом зале. - А то, что мы в своем студенческом коллективе проморгали такого подлеца, как Лещевский, так это наша вина, и, прежде всего, нас не хвалить надо, а ругать! Нещадно ругать!