Дмитрий Болотов - Прелести Кнута

Но все обошлось. И дальше все пошло ничего. Духи по-очереди заступали в наряд, убирались в палатке, ходили на заготовки в столовую, приносили дембелям пайки.

Вскоре дембеля ушли, стало поспокойнее. Всякое, конечно, бывало. Если Юра Жилин бывал сильно не в духе, заставлял отжиматься в палатке от пола, или на складе бегать туда и обратно. Неприятно и унизительно, конечно, но это был редкий случай. Стало ясно, что то, как к ним приступили в первый день, было, в общем, для отстрастки, и не так страшна эта дедовщина.

И вот провинился Ильяс. Его где-то не было. С утра, когда надо делать уборку и идти на заготовку. Все были, а его не было. Наверно, он затихарился нарочно, чтобы его не припахали. Потом он появился.

- Ты где был? - Молчит, - Ты где был!? - Нигде, - Да из-за тебя тут... чуть всем пизды не дали! - И тут Ильяс странно отреагировал. Он улыбнулся. У него была особенность осанки откланяться назад, держа голову по-утиному, так что на подбородке образовывались складки. И при улыбке его рот не растягивался, как обычно, а открывался, и он издавал при этом легкий вздох. А что происходило при этом с его глазами, не было видно из-за толстых очков.

Яблоков сказал, что Ильяса нужно отпиздить. Он хитрый. Сразу понял, что бурым быть выгоднее. Один раз пизды получишь, зато потом тебя больше не тронут. Но быть таким бурым получалось не у всех.

Потом пошли работать: Бо, Ильяс, Яблоков. Пришли в пустую казарму. В казарме было холодно, как и на улице, поэтому бушлатов не снимали. Бо подошел к Ильясу, задумчиво стоявшему у подоконника:

- Снимай очки, - Зачем? - Ты что, не понял?! - и Бо ударил Ильяса в грудь. Бушлат смягчил удар. Ильяс, как мячик, отскочил от Бо: Не надо, Димыч, ты что? - удивленно защищался Ильяс. Бо шел за Ильясом, нанося удары, Ильяс отпрыгивал по пустой казарме, не поднимая рук. Бушлат смягчал удары. Яблоков стоял в стороне и смотрел. Бо вспомнил, как в школе его выводил Мамонт. И когда он собирался его отпиздить, Мамонт положил голову на парту и закрыл голову руками, и Бо никак не мог ударить его по лицу, попадая в руки, плечи. И тогда Бо понял, что не сможет по-настоящему отпиздить Ильяса, перестал наносить удары, и они в молчании стали работать.

Больше всех доставалось Витьку. Вите-ок! и-ди сю-да ро-дной... Витек подходил, по-слоновьи медленно передвигая ноги, заранее обреченно склонив большую печальную голову. Нагнись! Витек послушно нагибался. Крути головой! Быстрее! Еще быстрее! - и тут его настигал удар ребрами ладоней одновременно с двух сторон головы. Такой удар назывался колобахой. Получив колобаху, человек на секунду терял ориентацию в пространстве, и не всегда удерживался на ногах. Но Витек, хотя он был такой рыхлый и обмякший, никогда не падал. И тогда он получал еще один удар по затылку, от которого отлетал назад, разгибался и шел прочь. Было что-то коровье в его толстой шее, взгляде усталом и безразличном, вечном покорстве своей участи. И наклоняясь и начиная вертеть головой, он еще больше напоминал корову, или слона, не хватало только мягких больших ушей.

Бледное лицо с большим, выступающим вперед хоботом. Бледное, не постиранное и неушитое хэбэ.

Когда ушли дембеля и деды, и Витька никто больше не трогал, он мало изменился, такой же рыхлый, ленивый, безразличный ко всему. Вите-ок! ты когда постираешься? - донимали его теперь свои, - Что ты ходишь, как чмо, нас позоришь!

Витек что нибудь отвечал, как обычно, растягивая слова, и эти его ответы потом повторялись и передразнивались. Он служил теперь предметом насмешек и приколов. Витек! - А... - Сколько сгущенки сможешь съесть за раз? - Де-эсять ба-анок... - Витек! Что ты пиздишь? Никогда тебе не съесть столько! - Да-а запросто, - Да на спор, - Да-авай.

Почему-то Витька нет нигде на фотографиях, а Зобнев есть на всех. Про Зобнева все знали, что он сволочь, амбал и сволочь, это знали и свои, и деды, и когда Юра Жилин разбудил его ночью и повел за перегородку, все знали, что он еще ничего не совершил, но так ему и надо.

- Зобнев, подъем, - Зобнев вскочил в одном белье.

Никто не спал, всем было жутко. Юра Жилин был амбал, и Зобнев был амбал, Юра жилин наносил удары, а Зобнев их сносил. Сначала молча, потом слышались его сдавленные стоны, похожие на плач. И всем было жутко, но не было жалко, все лежали и слушали, запоминали, учились.

Дитя зари.

Вот и в пионерском лагере у Бо все украли. Дедушкин ножик, самодельный приемник, печенье, привезенное в родительский день, потому что его чемодан, стоявший в чемоданной комнате, не закрывался на ключик.