Александр Амфитеатров: Расплата

Я думалъ, что мы всѣми брошены, я смотрѣлъ на Ридо съ ужасомъ, удивленіемъ, отчаяніемъ, которыхъ онъ не видалъ, потому что было темно. Но онъ приказалъ мнѣ:

— Садись вотъ здѣсь на камень и жди. Я оставлю тебя одного и пойду впередъ.

Я возразилъ:

— Я не останусь. Хочу съ тобою.

Но Ридо запретилъ:

— Нѣтъ. Ты не умѣешь ходить по снѣгу. Снѣгъ хруститъ у тебя подъ ногами. Если ты мнѣ не вѣришь, чортъ съ тобою. Если вѣришь, оставайся здѣсь.

Я сказалъ:

— Ридо, будь спокоенъ: я вѣрю тебѣ.

Онъ продолжалъ:

— Вонъ тамъ — смотри внимательно: скоро вспыхнетъ спичка. На всякій случай, я зажгу ихъ три, одна за другою. Когда увидишь огонекъ, бросайся туда смѣло, бѣги, что есть силы бѣжать. Это значить — часовые убиты и казарма наша. Ничего не опасайся — только не кричи. Но если спичка не вспыхнетъ, если вмѣсто того услышишь выстрѣлъ или крикъ, — удирай, братъ, тогда, удирай, куда знаешь, поскорѣе. Это значить — я убить. Прощай.

Ридо исчезъ въ темную ночь. И — когда онъ исчезъ, я опять таки не могъ уловить момента. Если бы я былъ суевѣренъ, то подумалъ бы, что онъ обратился въ кошку, потому что, дѣйствительно, огромная, — казалось въ темнотѣ,- кошка шмыгнула мимо меня.

Я сидѣлъ на камнѣ, ждалъ, смотрѣлъ.

Надъ головою горѣли звѣзды большія, зеленыя, сколько было ихъ, и какъ высоко въ небѣ.

Не знаю, много ли времени я ждалъ. Можетъ быть, пять минутъ, можетъ-быть, часъ, можетъ быть, два. Одно знаю: если бы я услышалъ выстрѣлъ, то сію же минуту перерѣзалъ бы себѣ горло бритвою, которую имѣлъ въ карманѣ.

Вспыхнула искра.

Она едва блеснула въ далекомъ туманномъ мракѣ, а мнѣ показалось, что — вмѣстѣ съ нею — все звѣздное небо ринулось огнями на землю.

Другая, третья.

Я поспѣшилъ по ихъ направленію, какъ приказалъ Ридо. И по мѣрѣ того, какъ бѣжалъ я, — вдали, предо мною, возникли три свѣтящіяся пятна. Сперва они темно и мутно алѣли навстрѣчу мнѣ, сквозь черную ночь, потомъ стали свѣтлѣть, пунцовѣть, наливаться червоннымъ золотомъ. То были окна казачьяго поста. То былъ пожаръ внутри казармы.

Ридо схватилъ меня за руку.

— Стой.

У самыхъ ногъ моихъ лежалъ трупъ часового. Я чуть не споткнулся, чуть не упалъ. Казакъ, какъ быкъ на хорошей бойнѣ, былъ заколоть въ затылокъ. Ридо кошкою подползъ къ нему въ темнотѣ по снѣгу, кошкою вспрыгнулъ къ нему на плечи и вонзилъ въ него свои стальные когти. Другого часового — съ противной стороны достаточно такъ же безшумно и бархатно «снялъ» одинъ изъ товарищей Ридо.

— Войди въ казарму, — сказалъ Ридо, — ты увидишь, что я сдержалъ свое обѣщаніе. Согласись, что тебѣ есть за что заплатить деньги.

Итти къ посту было свѣтло. Снѣгъ сталъ розовый отъ пламени изъ оконъ и мигалъ золотомъ.

Фасадъ казармы съ другой стороны былъ еще не тронуть пламенемъ. Я вспрыгнулъ на фундаментъ, приникъ къ окну.

Ихъ было одиннадцать, лежали на нарахъ. Казалось, что всѣ они спали крѣпкимъ сномъ, кто на боку, кто ничкомъ, кто навзничь. Урядникъ, который со мною торговался и который меня обманулъ, спалъ всѣхъ ближе къ моему окну. Раздѣтый, въ растегнутой рубахѣ, онъ откинулъ голову на грядку. На шеѣ у него виднѣлось что-то, что я по первому взгляду принялъ было за черный галстукъ. Миръ его праху! То была рана, перерѣзавшая горло его отъ уха до уха.

Люди Ридо шмыгали изъ казармы во дворъ и исчезали въ темнотѣ. Они обобрали съ убитыхъ деньги, цѣнныя вещи, оружіе. И опять казалось мнѣ, что они не люди, но огромныя дикія кошки, принявшія видъ человѣческій лишь на время борьбы своей съ человѣкомъ. Мигъ кроваваго очарованія прошелъ, и дикія кошки опять убѣгаютъ въ лѣсъ свой безслѣдными дикими кошками.

Въ городѣ замѣтили пожаръ, зазвонили. Мы съ Ридо были уже далеко, далеко. Молча подалъ я ему должную сумму. Онъ отсчиталъ себѣ четыреста рублей, а сто возвратилъ мнѣ:

— Удирай, любезный. Бѣжать тебѣ надо далеко. А безъ денегъ бѣжать нельзя.

Я взялъ.

Парижъ, 11 февраля 1907 года.