Николай Сумишин - Уроки

"Даже этих пяти картин достаточно, чтобы они украсили его жизнь. А что создал я? Что я сделал путного в своей жизни?.. Нуль. Пока еще - ничего..."

Роман ухватился за слова "пока еще" - спасительные сейчас для него слова.

- Я вас провожу, - негромко сказала Лина Васильевна и взяла Романа за руку. Как мать сына.

"А у них детей нет... Это тоже, наверное, немалое горе..."

Лина Васильевна проводила Романа до калитки. Над дверью веранды ярко светила лампочка. Неподвижные листья на яблоне были бесцветны и мертвы. Глаз Лины Васильевны Роман не видел - женщина стояла спиной к свету, - но его не покидало ощущение, что она плачет. Из хаоса мыслей он хотел извлечь что-то приятное для этой женщины, что-то доброе, но на языке вертелись слова невыразительные, безликие, мертвые, как листья на яблоне:

- Я жалею, что оскорбил Никиту Яковлевича... Извините меня...

- Ничего, ничего, Роман. Идите, пожалуйста... Будьте здоровы...

МАЙСТРЕНКО

Иван Иванович заметно постарел. Напомнило о себе и сердце. Приступ был ночью, а перед ним, вечером, Иван Иванович ходил к Константину Дяченко. Майстренко не покидало чувство вины перед Романом Любарцом. Оно неотступно преследовало его днем и ночью.

Костя стоял во дворе с топором в руках. Перед ним лежал ворох поленьев. Даже тени удивления не увидел Майстренко на лице своего бывшего ученика. Словно он, учитель, ежедневно приходит в этот широкий прибранный двор. Дяченко лишь кивнул в ответ на приветствие и сказал сухо:

Прошу, заходите в хату.

- Нет, нет, - Майстренко почему-то заволновался. - Я буквально на несколько слов. О Любарце хотел с вами поговорить.

Костя положил топор, словно он мешал ему разговаривать приветливее. Но все равно слова его прозвучали угрюмо:

- Я вас слушаю.

- Мне говорили, что Роман часто ходит с вами на завод. Это хорошо. Рабочая среда пойдет ему только на пользу, однако... видите ли, Роман парень пытливый, умный... Но не в этом дело, пусть он сначала закончит школу, как все, а тогда уже решает, что делать дальше.

Еще при первых словах Майстренко Костя уставился в землю. И так стоял, немного отвернувшись, пока учитель не умолк. Лотом он зачем-то поднял топор, повертел его в руках и сказал, нахмурясь:

- У ваших учеников, Иван Иванович, нет самого главного - мечты. Ваши ученики пусты, им некуда идти, некуда спешить. А мечта дисциплинирует человека, делает его активным - это же ваши слова, вспомните. Вы. Иван Иванович, учили нас, что без настоящей мечты человек обязательно становится мещанином. Потребителем, а не творцом... Извините, мне неловко говорить вам эти истины. Я вообще удивляюсь, Иван Иванович. То, что иногда рассказывает Роман, не укладывается в мои представления о вашей одержимости...

- Ну, хватит! - прервал Костю Майстренко, и в его резком голосе прозвучала растерянность. - Сейчас у нас одна забота - Роман. Парень должен вернуться в школу. Полагаю, судьба этого юноши вам небезразлична...

- Эх, Иван Иванович...

- До свиданья. - И Майстренко пошел понуро со двора, понес на ссутулившихся плечах тяжелую ношу своих неудач, своих тревог и своей личной ответственности.

А ночью был приступ. Иван Иванович проснулся весь потный. Левый бок словно кто-то сдавил щипцами. Хотел пошевельнуться, но только подумал об этом, как в груди тут же появилась нестерпимая боль.

"Сердце..." - спокойно, даже с какой-то злорадностью прошептал Иван Иванович.

За окном было темно. Только вверху стекло едва искрилось. Майстренко немного отвел голову влево и увидел серпик месяца. Крохотный, узенький. Прилип к стеклу рожками вверх. Майстренко вспомнил почему-то Валерия Рослюка, вспомнил болезненный блеск в его глазах и подумал, что Рослюк так просто не сдастся. Он не из тех, кто из жизни уходит тихо. Рослюк - борец! И только сейчас, посреди ночи, прикованный к подушке сердечным приступом, Майстренко ясно осознал, что жизнь Рослюка - это проявление истины, хотя и слишком болезненное, нервное. Человек не может жить только для себя, только собой. Иначе погибло бы тогда самое большое завоевание цивилизации взаимопонимание.

"Спокойно, Иван Иванович. Ты не можешь так просто уйти из жизни..."

Он расслабил утомленное тело и так, забывшись, долго лежал неподвижно. Ему стало легче. Сердце постепенно отпустило. Майстренко усмехнулся: "Кажется, я достиг первой победы над собой..."

На следующий день состоялось партийное собрание. Подобных собраний Малопобеянская школа еще не знала. Сенсационно прозвучало заявление Василия Михайловича Тулько: