Феликс Светов: Отверзи ми двери

- Вы простите меня, - Лев Ильич от чего-то очень нервничал, с ним такого давно не было: "В детство впадаю", - подумал он, но тут же отмахнулся, - мне очень бы важно, чтобы вы ответили. То есть, мне это важно, а вам, если, конечно, покажется неприятным, вы не отвечайте, а меня извините... Вы в Бога веруете? То есть, не так, чтоб - а как же, мол, и все тут, а реально, во Христа, в Воскресенье Его, в третий день по писанию, в Церковь, - что в ней не одна только служба и обряд, утешение, быть может и обманчивое, а Бог и верно обитает? - Лев Ильич смотрел внимательно, напряженно, но краем глаза отметил, как Вера к нему обернулась, глаза у нее совсем круглые стали.

- Ты сам-то не русский будешь? - спросила женщина.

- Нет, - ответил Лев Ильич, что-то в нем дрогнуло, - я еврей. Что ж, поэтому отвечать не стоит?

- Христос с тобой, милый человек, а Богородица наша - Матерь Божия кто по-твоему была, а святые Апостолы? Я потому тебя спросила, что немолодой уже, в моих годах или помене?

- Сорок семь лет. Полвека живу.

- Видишь как, сколько в России прожил, а такое про Церковь загадываешь. А как бы я жила - не верила? Мужик мой у нас в деревне - я из-под Сасова, Тамбовская была область, это потом, в войну залетела в Сибирь, - озорничал больно, крест сшиб на колокольне. Последний оставался крест, уже служить давно некому было, нашего батюшку еще в антоновщину кончили. Сбил крест, перед деревней выхвалялся, это когда колхозы пошли. Правда, потом - не случись с ним этого, может и отыгралось бы ему его озорство - у нас, чуть погодя, всех этих озорников-партейных позабирали. Прямо под самую Пасху и сбил, а через неделю выпил, правда, да не очень и пьяный был, тогда на Пасху он и загулял, - икону у меня углядел. Да чего ее глядеть, она, как себя помню, всегда в углу висела - бабкина еще икона. Это, говорит, что еще за темнота такая, что ж, говорит, крест на колокольне сбивать, а в своем дому терпеть? Пошел в угол, поднял руку, да и брякнулся об пол, как стоял. Десять лет потом я его на солнышко выносила, так без ног и пролежал, пока не схоронили. Что ж, скажешь, есть Бог или нет?.. А про церковь ты никого не спрашивай - приходи, стань на коленки, отстоишь службу - чего тогда спрашивать, сам не захочешь. Я в Москву-то еще еду, говорят, церквей много - везде служба. Правда - нет?

- Правда, - сказала Вера, - не так чтоб много, как было, но есть...

- Вишь как живете, а все, другой раз, встретишь кого из города, да из Москвы, жалуются - того, сего нет... Я гляжу, вы тут люди грамотные - поймете меня: мне внучку покрестить надо. У нас нет ничего, бабы, другой раз, увидят мужика с бородой - приезжего, в избу тащат - крестить или венчать, а он и лоб-то перекрестить не умеет. Они теперь, какие из города, все в бороде, а что толку? Я вот хочу внучку - чтоб в храме, чтоб в Москве - чтоб благодать...

- Зачем в храме? - влез вдруг Костя. - У вас наверно и документов на нее нет. Мы ее и так окрестим.

- Как "так"?.. - нахмурилась женщина. - Найдем документы. Нет, нам в храме нужно - пусть внучка со Христом растет...

- Спасибо вам, - сказал Лев Ильич. - Я очень ваш ответ и ваш разговор запомнил.

- Тебе спасибо. И всем вам, люди добрые, - она низко поклонилась.

- Подождите... - Вера, давно уж заметил Лев Ильич, все хотела что-то сказать, но не решалась. Теперь она встала, оперлась рукой о столик, рука подрагивала. - Подождите! Вы из какой деревни под Сасовым, не из Темирева?

Женщина на нее внимательно посмотрела, поправила платок.

- Из Темирева мы, а ты уж не из тех ли мест?

- Из тех, - сказала Вера, - то есть, я-то не из тех, а вот моя родня...

- То-то я смотрю, словно бы и видала, а не знаю тебя, хотя где уж девчонкой ты была, я с войны оттуда.

- Нет, - сказала Вера, - я не жила там, слыхала. Это отца Николая, батюшку, у вас убили в антоновщину?

- Его. Его и убили. Вон как, слыхала, выходит. Хороший был батюшка, царствие ему небесное, отмучился. Меня крестил. И дурака моего отчаянного он же... Да чего я говорю - кому ж еще, один он у нас и был, как себя помню...

Вера схватила со стола банку с медом, завязала ее тряпицей, подала.

- Возьмите, вам пригодится с девочкой, - и руки стиснула на груди.

Женщина только посмотрела на нее, размотала свою торбу, устроила.

- Спаси вас, Господи, - она опять поклонилась в пояс. - Пошли, внученька, а то за нас этому орлу нагорит от бригадира, он и то уж стал на курицу похож...

Дверь с треском задвинулась...

- Вот вам православное сознание в чистом виде. И заметьте, - Костя выжимал из бутылки последние капли в свой стакан, - ей и в голову не пришло, как любому благородному интеллигенту уж непременно бы, качать свои права: хотя бы заявление написала, через милицию его найти ничего не стоит, сразу бы объявили розыск. Она сама его ищет древним способом - подумаешь, Москва, десять миллионов, у нее, вишь, приметы: лихой, веселый и на внучку похож! Найдет, между прочим, не сомневаюсь. А вы правда знаете про того священника?..