Владимир Тендряков: Охота

Надо было спасать Райку.

Из Веселого Кавказа сбежать нельзя. Без отпускных справок, без паспорта при первой же проверке схватят на дороге. Вся страна в патрулях, под строгим надзором. Есть только одна стежка на сторону - в лес. Туда не только пропускают, туда гонят. Каждую зиму колхоз выставлял сезонников на лесозаготовки - людей и лошадей.

В лесу давали хлеб. И не так уж и мало - семьсот пятьдесят граммов на сутки, ежели выполнил норму. Но даже мужики не выдерживали там подолгу - с лучковой пилой на морозе, по пояс в снегу, от темна до темна, изо дня в день - каторга.

У Райки означился рисковый характер:

- Пойду, мамка. Что уж, здесь помирать, а там еще посмотрим...

А смотреть-то нечего - костью жидка, одежонка худа, на первой же неделе свалится.

Но поди знай, где наскочишь на счастье. Повезло Райке, что с голодухи ветром ее шатало, куда такой на лесоповал, пусть подкормится - сунули в столовку при лесопункте посуду мыть. Думали на время, а Райка оказалась не из тех, кто свое упускает.

И стали приходить от нее редкие письма:

Здравствуйте, родимая мамонька Клавдия Васильевна!

Низко кланяется вам ваша дочь Рая. Мое сердце без

тебя, словно ива без ручья. Так что спешу сообщить: жи

ву хорошо, чего и вам желаю. Нынче чай всегда с сахаром

и даже с печеньем "Привет". Зовет меня к себе жить Иван

Пятович Рычков. Он у нас прораб по вывозке, но уже два

месяца заместо начальника. Начальник наш Певунов Авдей

Алексеевич стал шибко кашлять, увезли в больницу, долж

но, скоро умрет от кашля этого и от старости. У Ивана

Пятовича в леспромхозовском поселке свой дом, и жена

тоже есть, но стара. А дети совсем большие, одного даже

убило на фронте. Такие, как Иван Пятович, нынче на до

роге не валяются. И меня тогда сразу переведут из раз

датчиц вторым поваром, а может, и вовсе экспедитором

сделают, потому что почерк хороший и считаю в уме быст

ро.

Покуда, до свидания. Ваша дочь - Рая.

Жду ответа, как соловей лета.

До лесопункта проселками от Веселого Кавказа каких-нибудь километров шестьдесят, но письма шли кружным путем неделями. И на каждом письме стоял лиловый штамп: "Проверено военной цензурой".

Райка пила чай с сахаром и печеньем "Привет", а Клавдия давно уже не пробовала чистого хлеба.

Весной начали опухать ноги.

В конце мая перед троицыным днем она почувствовала себя лучше, потому что бригадирша Фроська схитрила - списала остатки семенного фонда, выдала вместо аванса. Клавдия напекла овсяных колобашек пополам с сушеной крапивкой, захлопнула поплотней дверь избы и отправилась к Райке. Родимая доченька, прими мамку, от смерти бежит!

А Райка уже не та - платье новое в лиловых цветочках чуть не лопается на грудях. Мать перед ней - ноги черные, на плечах полукафтанье - заплаты выкроены из старых мешков, - холщовая сума через плечо. У Райки под бровями, в сумраке раскосых глаз, что-то мечется, словно мышь в кувшине, - нет, не мать к ней пришла, а то старое, от чего сбежала, Веселый Кавказ нежданно-негаданно нагрянул, проклятая родина.

Холщовую суму Райка набила до отказа: кирпич хлеба, две банки мясных консервов, сахару полкило, большая пачка настоящего чая, четыре брикетика пшенного концентрата, даже пачечку печенья "Привет" в цветной обертке сунула. Для подарка слишком много, для жизни мало - не растянешь до свежей картошки.

Дочь проводила Клавдию до того места, где от корявой, искалеченной лесовозными машинами дороги отходил в сторону Веселого Кавказа мягкий, травянистый проселок. И тут Райка впервые обняла мать, прижала к себе, заголосила раскаянно:

- Маменька родима-а-я! На погибель тебя отправля-а-ю! Не увидимся боле-е!..

Она шла лесами и полями, минуя тихие, оцепеневшие от голода деревни, ночуя то в заброшенной сторожке, то в прошлогоднем стожке сена. И тучное лето стояло вокруг. Радостно зелены были поля, сияюще зелены перелески, листва хранила еще весеннюю праздничность. И садилась отдыхать у родничков, жевала городской хлебец со сладкой поджаристой корочкой, запивала его из берестяных черпачков студеной, травянисто пахучей водицей и радовалась не знай чему. В такую счастливую минуту она набрела на счастливое решение. Пока шагала до дому, все толком обдумала.

В сельповской лавке села Бахвалова на полках с самого начала войны стояли пожелтевшие коробки с порошком "дуст" да деревянные клещи - заготовки для хомутов. Но продавщица Кутепова Мария в глубоких тайничках всегда держала бутылочку "московской", спасенную от продажи по спецталонам. Клавдия предложила Машке Кутеповой обмен - две банки мясных консервов за пол-литра под сургучом.