Владислав Титов - Всем смертям назло

Искалеченная стопа отказывалась подчиняться отчаянным приказам.

Карандаш, стукнув, покатился по полу. Помутневшим взглядом смотрел Сергей на катящийся внизу карандаш, и больше всего ему хотелось в этот момент упасть вниз лицом и расплакаться.

За окном утихал уставший за день город. Смолкали трамвайные звонки, пустели улицы, гасли витрины магазинов, и запоздавшие путники торопливо шаркали туфлями по асфальту, спеша домой на отдых, чтобы завтра с новыми силами стать к станку, спуститься в. шахту, занять место у чертежной доски.

Город-труженик засыпал. Городу снились сны. Большие, как мечта, светлые, как сто солнц, ласковые, как руки матери.

А в одном окне в эту ночь до утра не погас свет. Человек хотел жить. Страстно, до боли, до отчаяния. Жить не бездеятельным наблюдателем, а участником жизни, ее творцом, хозяином. Человек вел трудный бой с самим собой, со своим увечьем. Жестокий, беспощадный бой...

Проснувшись утром, Таня не обнаружила Сергея в постели. Тихонько позвала:

- Сережа, - и увидела его.

Сергей спал, неловко склонив голову на стол, согнувшись на стуле, по-детски подобрав под себя ноги. Внизу, на полу, белела раскрытая тетрадь. Лист бумаги был исчеркан неумелыми кривыми линиями и походил на рисунок ребенка, впервые взявшего в руки непослушный, неловкий инструмент взрослых.

"Не получилось... - обо всем догадалась Таня. - И мне не сказал. Не позвал на помощь".

- Сережа! - позвала она. - Перейди на кровать, здесь неудобно...

Сергей приподнял голову, виновато сказал:

- Ничего не получилось, Таня. Ни-че-го... Хотел обрадовать тебя, и вот... Даже надежды не осталось.

- Первые шаги всегда трудны. Разве ты надеялся, что все пойдет легко? Так не бывает. И ты сам себе прибавляешь трудностей. Замкнулся, стал молчалив... Почему тебе не хочется выйти на улицу, сходить в кино, встретиться с друзьями? Или собираешься жить затворником? Один на один со своими думами?

Сергей давно ждал этого вопроса. Ждал и боялся. Боялся даже самому себе признаться в том, что он стыдится своей физической неполноценности, как стыдятся наготы или уродства.

- Я боюсь, - глухо выдавил из себя Сергей.

- Чего? - удивилась Таня.

- Людей... Их любопытства, жалости... Некоторые будут думать: "И зачем путается под ногами?" Есть такие, слышал... Да еще хвастаются: "Вот если бы я! Знаешь, какой я отчаянный!.."

- Ой, Сережка, какой же ты глупый! Разве можно так, за здорово живешь, всех под одну гребенку!.. Услышал какого-то дурака, сам делаешь глупые выводы. Да сколько примеров и в жизни и в книгах, что сильные люди именно те, кто наперекор всему, даже самому страшному, продолжают бороться!

- Не надо, Танечка... И про Мересьева, и про Корчагина.. Я не герой, я просто слабак, если не могу с собой сладить...

- А Егорыч! Ты забыл про него? Серело, ну нельзя же так... Люди не звери, они все поймут.

- Лучше бы не понимали и не жалели. Затворником жить нельзя - это я знаю, но что делать, что делать?!

3

- Мама, а почему у дяди рукава пустые?

- Тише, дочка. Не кричи так громко. У дяди ручек нет.

- Почему нет, мама? У всех есть, а у него нет?

- Смотрите, девчонки, парень без обеих рук! Ой, молодой какой!.. Вот страшно!..

- Чего уставились-то, дикари! Горя человеческого не видели! Выпучили глаза!.. Ох и народ!

А он, втянув голову в плечи, неловко приседая на больную ногу, торопился вырваться из шумного потока улицы, скрыться от людских взглядов и слов, что, будто камни, летели ему в душу.

- Не обращай на них внимания, Сереж... Нельзя же так. И никто на нас не смотрит, это только так кажется с непривычки...

- Я чувствовал, я знал... - бессвязно повторял Сергей, увлекая жену в безлюдный переулок.

- Что ж, так и будем бегать от людей? - опустив голову, говорила Таня, когда они забежали в подъезд чужого дома.

- Не могу я, Таня. Мне не по себе. Хоть сквозь землю г.ровались. Понимаю, нельзя так, но ничего не могу поделать с собой. Кажется, вся улица остановилась и смотрит... В глазах жалость и страх, а я не хочу, не хочу, чтоб меня жалели или пугались!

- Да никто так и не думает! Ведь ты все это сам сочинил.

- Да ты посмотри в их глаза... яснее слов...

- Не все же так смотрят на тебя. А ротозеев всегда хватало!

- Идем домой, Таня. Меня будто избили ни за что... Хочется напиться... до беспамятства... забыть обо всем... Купи водки.

Таня стояла ошеломленная. Впервые за их совместную жизнь Сергей заговорил о выпивке. В больнице ее предупреждали, что Сергей станет пить, попытается залить свое горе водкой. Таня не верила. Знала - Сережка всегда питал отвращение к спиртному, да и не таков он. И вот... Новая беда, казалось, неотвратимо нависла над ним. Отказать ему в его просьбе она не могла и вместе с тем понимала, что в пьянстве, как и во всяком дурном деле, трудно сделать только первый шаг. Потом уже все пойдет само собой.