Алексей Толстой - Необычайные приключения на волжском пароходе

Ливеровский молча вынул из пиджака бумажку и поднес к глазам Гусева. Тот взял, прочел:

- "Иосиф Ливеровский. Вицеконсул республики Мигуэлла-де-ля-Перца"... Так... Это где это?

- Республика Мигуэлла-де-ля-Перца, коей я имею счастье состоять гражданином и вице-консулом, - помещается в Южной Америке между Парагваем и Уругваем.

- Понятно, - сказал Гусев. - Сами-то - русский?

- Конечно...

- У Деникина воевали?

- Разумеется.

- Теперь на шпионской работе?

- Это зависит от точки зрения.

- Угробить вас можно?

- Коротки руки.

- Ну, а две оторванные пуговицы от вашего пиджака. (Гусев внезапно повернулся.) Пуговички от этого вашего пиджака (показывает) я нашел вчера между ящиками...

- Пуговицы? - удивленно проговорил Ливеровский, оглядывая себя. - Все целы... Терпеть не могу роговых пуговиц... Видите, из альбумина...

- Так... Когда переставили пуговички-то?

- Да вчера же вечером и переставил.

Разговор был полностью исчерпан. Гусев поднялся:

- Пойдем позавтракаем. - Швырнул пуговицы в Волгу, ушел.

Ливеровский рассмеялся и захлопнул жалюзи. Появились москвичи. Все - в белых штанах, в морских картузах.

Хиврин говорил:

- Я еду осматривать заводы, строительство... У меня задуман большой роман, даже есть название - "Темпы".. Три издательства ссорятся из-за этой вещи...

Пасынок профессора Самойловича, выставил с борта на солнце плоский, как из картона, нос, проговорил насморочно:

- В Сталинграде в заводских кооперативах можно без карточек получить сколько угодно паюсной икры...

- А как с сахаром? - спросил Гольдберг.

- По командировочным можно урвать до пуда...

- Тогда, пожалуй, я слезу в Сталинграде, - сказал Хиврин. - Я хотел осмотреть издали наше строительство, чтобы получить более широкое - так сказать, синтетическое - впечатление.

Парфенов, еще более румяный и веселый, подошел к москвичам, указал рукой на берег:

- Видели? В прошлом году здесь было болото. А гляди, что наворотили! На версту: железо, бетон, стекло,.. Из-под земли выросло... Резиновый комбинат... А вон за буграми - дымит гигантское на все небо - вторая в Эсесер по мощности торфяная станция... И - то же самое - два года назад: болото, кулики, комарье... Вот как...

Тем временем профессор Родионов пробирался по четвертому классу в поисках Нины Николаевны. Она умыла Зинаиду, вернулась на корму и заплетала девочке косу.

Зинаида вертела головой, следя за чайками.

- Зинаида, стой смирно...

- Мама, птицы.

- Вижу, вижу... Не верти же головой, господи...

- Птицы, мама...

На корме, под висящей лодкой, среди тряпья, медных тазов, кастрюль, сидели цыгане, похожие на переодетых египтян. На покрышке трюма - русские: пятидесятилетний мужик со звериным длинным носом, утопшим в непричесанных усах, без шапки, на босых ногах - головки от валенок. Рядом - дочь, мягкая девка в ситцевой кофте, линялая полушалка откинута на шею. Ей не то жарко, не то беспокойно: поминутно вынимает из соломенного цвета волос ярко-зеленую гребенку, чесанет и опять засунет. По другую сторону отца - человек в хороших сапогах, в сетке вместо рубахи, чисто выбритый, все лицо сощурено, локти на раздвинутых коленях, - видимо, ему не доставляет удовольствия нетерпеливое движение берегов: едет по делу. Поодаль - четвертый мужик, с болезненно-голубоватым лицом и лишаями на лбу. Лениво надрезает ржавым ножиком заплесневелый хлеб, жует, с трудом проглатывая. Наверху, на палубе первого класса, стоят американцы - Лимм и Педоти, с биноклями и путеводителем.

- Я спрашиваю - для чего русским такие неизмеримые богатства? - говорит Педоти. - Кусок черного хлеба и глоток воды их, видимо, вполне удовлетворяют... Несправедливо, чтобы дикий, безнравственный и неприятный народ владел подобными запасами энергии.

- Вы правы, мистер Педоти: несправедливо и опасно...

- И у нас легкомысленно не хотят понять все размеры этой опасности...

Профессор Родионов появился на корме. Нина Николаевна оглянулась на него, чуть-чуть нахмурилась.

- Вот где ты, - сказал он.

- Да, как видишь... (Взяла дочь за плечи и решительно повернула к нему.) Зина, это - папа, ты не забыла его, надеюсь?

- Ляля здравствуй. - Он присел перед дочерью; она насупилась, отодвинулась к матери в коленки. - Деточка милая, ты помнишь папу? Заморгал. Нина Николаевна, отвернув голову, глядела на облако. Начала моргать и Зинаида, опустились углы губ. Тогда Нина Николаевна сказала: Зинаида, пойди с папой на палубу...

- Лялечка, пойдем кормить птичек, чаечек...