Альфонс Доде: Необычайные приключения Тартарена из Тараскона (пер. Митрофан Ремезов)

Я никогда не забуду моего перваго визита Тартарену изъ Тараскона; съ тѣхъ поръ прошло лѣтъ двѣнадцать или пятнадцать, а я вспоминаю его такъ живо, будто это вчера было. Неустрашимый Тартаренъ жилъ тогда въ третьемъ домѣ отъ въѣзда въ городъ по Авиньонской дорогѣ. То была хорошенькая тарасконская вилла съ садомъ и палисадникомъ, съ балкономъ, съ чистыми бѣлыми стѣнами и зелеными занавѣсками, а передъ ея дверью вѣчно толклась, кувыркалась и прыгала толпа маленькихъ савойяровъ. Снаружи домъ ничѣмъ особеннымъ не выдавался и никому не могло придти въ голову, что подъ его кровлей за простыми бѣлыми стѣнами живетъ герой. Но стоило только войти, чтобы понять, кого загнала судьба-злодѣйка въ это болѣе чѣмъ скромное жилище. Отъ подвала до чердака — все въ немъ было геройскимъ, даже садъ.

О, въ Европѣ не найти ничего подобнаго саду Тартарена! Нѣтъ въ немъ ни одного туземнаго дерева, ни одного европейскаго цвѣтка, — сплошь все экзотическія растенія: каучуковое дерево, тыквенное дерево, хлопчатникъ, кокосовая пальма, манговое дерево, бананъ, пальмы, боабабъ, смоковницы, кактусы, музы, — совсѣмъ Африка, настоящая центральная Африка, тысячъ за десять лье отъ Тараскона. Само собою разумѣется, что все это было не въ натуральную величину: такъ, кокосовыя пальмы были не крупнѣе свеклы, а боабабъ, гигантскій боабабъ, росъ въ горшкѣ изъ-подъ резеды; но дѣло тутъ не въ величинѣ. Для Тараскона хорошо было и это, и городскіе обыватели, удостоивавшіеся чести полюбоваться тартареновскимъ боабабомъ въ воскресенье, возвращались по домамъ преисполненными удивленія.

Послѣ этого, конечно, понятно, какое волненіе я долженъ былъ испытывать, проходя черезъ этотъ садъ въ первый разъ. Но это волненіе ничто въ сравненіи съ чувствомъ, охватившимъ меня, когда я вступилъ въ жилище героя. Его кабинетъ, — одна изъ диковинокъ города, — находился въ глубинѣ сада противъ боабаба. Представьте себѣ большую залу, отъ пола до потолка увѣшанную ружьями и саблями; тутъ было оружіе всѣхъ странъ и народовъ: карабины, винтовки, мушеетоны, корсиканскіе ножи, каталонскіе кинжалы, кинжалы-револьверы, ятаганы, кривые малайскіе ножи, кистени, готтентотскія дубины, мексиканскія лассо, — и чего-чего только не было. Надо всѣмъ этимъ, какъ бы для вящаго устрашенія посѣтителя, зловѣщимъ блескомъ сверкала звѣзда изъ клинковъ сабель, шпагъ, штыковъ и стволовъ… Успокоительное впечатлѣніе производили, однако же, образцовый порядокъ и чистота, царившіе надъ всею этою смертоносною коллекціей. Все было прилажено въ своему мѣсту, вычищено, вытерто, снабжено ярлыкомъ, точно въ аптекѣ; кое-гдѣ виднѣлись добродушныя надписи:

Отравленныя стрѣлы, — не дотрогивайтесь!

Или:

Осторожнѣе, — заряжено!

Не будь этихъ надписей, кажется, ни за что въ мірѣ я не вошелъ бы сюда.

Посреди кабинета стоялъ столъ, а на немъ графинчикъ рома, кисетъ съ турецкимъ табакомъ, Путешествія капитана Кука, романы Купера, Густава Эмара, Охотничьи разсказы, Наставленія для охоты за медвѣдями, Руководство для охоты съ ястребомъ, для охоты на слоновъ и т. д. И, наконецъ, передъ столомъ сидѣлъ человѣкъ, лѣтъ сорока-сорока пяти, небольшаго роста, толстый, коренастый, въ рубашкѣ и фланелевыхъ кальсонахъ, краснолицый, съ коротко остриженною густою бородой и огненными глазами. Въ одной рукѣ онъ держалъ книгу, другою потрясалъ въ воздухѣ огромною трубкой съ желѣзною крышвой. Онъ читалъ какую-то преужасную повѣсть объ Охотѣ за скальпами и при этомъ оттопыривалъ нижнюю губу, дѣлалъ страшное лицо, сообщавшее мирной фигурѣ благополучнаго тарасконскаго обывателя такой же видъ безобидной свирѣпости, какой имѣла вся обстановка его дома.

Этотъ человѣкъ и былъ самъ Тартаренъ, — Тартаренъ изъ Тараскона, — неустрашимый, великій, ни съ кѣмъ несравнимый Тартаренъ.

Въ то время, о которомъ я вамъ разсказываю, Тартаренъ еще не былъ тѣмъ, чѣмъ онъ сталъ потомъ, — не былъ великимъ Тартареномъ, популярнымъ на всемъ югѣ Франціи; однако, уже и въ то время онъ былъ первымъ человѣкомъ, королемъ Тараскона. Вотъ какъ достигъ онъ своего значенія.