Альфонс Доде: Необычайные приключения Тартарена из Тараскона (пер. Митрофан Ремезов)

Тарасконцы не только страстные охотники, но и не менѣе страстные любители романсовъ. Все сантиментальное старье, валяющееся въ старомъ хламѣ нотныхъ магазиновъ, живымъ-живехонько въ Тарасконѣ. Тамъ оно собрано все сполна и блещетъ яркимъ разцвѣтомъ молодости. У каждаго семейства есть свой романсъ и въ городѣ это всѣмъ извѣстно. Такъ, напримѣръ, извѣстно, что аптекарь Безюке поетъ:

и такъ далѣе. Два или три раза въ недѣлю всѣ сходятся другъ у друга и распѣваютъ другъ другу каждый свое. Всего страннѣе то, конечно, что поется всегда одно и то же и что благополучные тарасконцы не выказываютъ ни малѣйшаго расположенія къ какимъ-либо новшествамъ или перемѣнамъ. Романсы и пѣсенки такъ и переходятъ изъ рода въ родъ, отъ отца къ сыну, и никто посторонній не дерзаетъ покуситься на «чужой» романсъ. Это просто немыслимо; въ голову даже не можетъ прйдти Костекальду, напримѣрѣ, запѣть романсъ Безюке или Безюке — спѣть романсъ Костекальда.

По части романсовъ, какъ и въ охотѣ по фуражкамъ, первенство въ городѣ принадлежало Тартарену. Его преимущество передъ согражданами заключалось въ томъ, что у Тартарена не было «своего» романса: онъ пѣлъ ихъ всѣ… Да, всѣ!

Только поди-ка, заставь его пропѣть что-нибудь, — чорта съ два! Ему рано прискучили салонные успѣхи; тарасконскій герой съ большимъ удовольствіемъ погружался въ чтеніе своихъ охотничьихъ книгъ или проводилъ вечеръ въ клубѣ и крайне рѣдко соглашался подойти въ фортепіано. Онъ считалъ музыкальныя забавы несовмѣстными съ своимъ достоинствомъ. Иногда, впрочемъ, когда общество собиралось въ аптекѣ Безюке, онъ заходилъ туда какъ бы невзначай и, послѣ долгихъ упрашиваній, соглашался пропѣть дуэтъ изъ Роберта Дьявола съ мадамъ Безюке-матерью. Кто не слыхалъ этого пѣнія, тотъ, конечно, ничего подобнаго и представить себѣ не можетъ. Если бы я прожилъ еще сто лѣтъ и вспомнилъ о дуэтѣ въ аптекѣ Безюке, то и тогда, какъ живой, всталъ бы передо мною великій Тартаренъ, — всталъ бы и торжественнымъ шагомъ приблизился бы къ фортепіано, оперся бы сжатымъ кулакомъ на крышку инструмента, усиливаясь придать своему благодушному лицу свирѣпо-сатанинское выраженіе Роберта Дьявола. Онъ подошелъ, сталъ въ позу, и трепетъ пробѣжалъ по залѣ; всѣ чувствовали, что имѣетъ совершиться нѣчто необыкновенное. Мадамъ Безюке заиграла аккомпаниментъ и запѣла:

И тутъ же тихо прибавила: «Вамъ, Тартаренъ». Тартаренъ вытягиваетъ руку съ сжатымъ кулакомъ, раздуваетъ ноздри и страшнымъ голосомъ, отдающимся въ фортепіано, произноситъ три раза: «Non!.. non!… non!…», что, при его чисто-южномъ выговорѣ, выходитъ: «Nan!.. nan!… nan!…» Затѣмъ мадамъ Безюке-мать повторяетъ еще разъ:

«Nan!.. nan!… nan!…» — реветъ Тартаренъ благимъ матомъ. Этимъ и заканчивался знаменитый дуэтъ. Какъ видите, не особенно длинно, но за то столько выраженія, такая мимика, что дрожью прохватывало все общество, собиравшееся въ аптекѣ, и, по настоятельному требованію слушателей, Тартаренъ четыре-пять разъ кряду повторялъ свое: «Nan!… nan!…», потомъ отиралъ потъ со лба, улыбался дамамъ, значительно взглядывалъ на мужчинъ и, при сознаніи собственнаго торжества, уходилъ въ клубъ, гдѣ съ нѣсколько напускною небрежностью говорилъ: «Я отъ Безюке… Пристали тамъ, — ну, и не могъ отговориться, спѣлъ имъ дуэтъ изъ Роберта Дьявола!» Но всего лучше то, что онъ и самъ этому вѣрилъ.

Благодаря столь разнороднымъ талантамъ, Тартаренъ занималъ выдающееся положеніе въ городѣ. Этотъ необыкновенный человѣкъ умѣлъ привлечь всѣхъ на свою сторону. Армія въ Тарасконѣ была за него. Храбрый капитанъ Бравида, отставной начальникъ гарнизонной швальни, говорилъ про него: «Онъ молодчина!» А ужь капитану ли не знать въ этомъ толкъ, послѣ того, какъ онъ обшилъ столькихъ молодцовъ!

Магистратура была за Тартарена. Самъ старый предсѣдатель суда раза два или три сказалъ про него: «Это характеръ!»

Наконецъ, и народъ былъ за Тартарена. Его широкія плечи, его походка, голосъ и неустрашимый видъ, его репутація героя, невѣдомо какъ сложившаяся, нѣсколько мѣдяковъ, брошенныхъ имъ маленькимъ савойярамъ, и нѣсколько подзатыльниковъ, данныхъ уличнымъ мальчишкамъ, сдѣлали изъ него мѣстнаго лорда Сеймура, короля тарасконскаго рынка. Нагрузчики барокъ на набережной почтительно кланялись Тартарену, когда онъ въ воскресенье вечеромъ возвращался съ охоты съ обрывкомъ фуражки на концѣ ствола, подмигивали другъ другу, указывая на его плечи и руки, и обмѣнивались такими замѣчаніями: «Ну, этотъ за себя постоитъ!… Ишь мускулы-то — двойные!»