Лев Толстой: Дневники

30 октября. Е. б. ж. Жив, но не совсем. Очень слаб, сонлив, а это дурной признак.

Читал Новоселовскую философскую библиотеку. Очень интересно: о социализме. Моя статья "О социализме" пропала. Жалко. Нет, не жалко. Приехала Саша. Я очень обрадовался. Но и тяжело. Письма от сыновей. Письмо от Сергея хорошее, деловитое, короткое и доброе. Ходил утром нанимать хату в Шамордине. Очень устал. Написал письмо Софье Андреевне.

31 октября. [Астапово]. Все там в Шарапове [Описка: Шамордине. (Примеч. ред.)]. Саша, и забеспокоились, что нас догонят, и мы поехали. В Козельске Саша догнала, сели, поехали. Ехали хорошо, но в 5-м часу стало знобить, потом 40 градусов температуры, остановились в Астапове. Любезный начальник станции дал прекрасные две комнаты.

[3 ноября. Астапово] Ночь была тяжелая. Лежал в жару два дня. 2-го приехал Чертков. Говорят, что Софья Андреевна. В ночь приехал Сережа, очень тронул меня. Нынче, 3-го, Никитин, Таня, потом Гольденвейзер и Иван Иванович. Вот и план мой. Fais ce que doit, adv... [Делай, что должно, пусть будет... (фр.)]

И все это на благо и другим и, главное, мне.

"ДНЕВНИК ДЛЯ ОДНОГО СЕБЯ"

1910, 29 июля. [Ясная Поляна] Начинаю новый дневник, настоящий дневник для одного себя. Нынче записать надо одно: то, что если подозрения некоторых друзей моих справедливы, то теперь начата попытка достичь цели лаской. Вот уже несколько дней она целует мне руку, чего прежде никогда не было, и нет сцен и отчаяния. Прости меня бог и добрые люди, если я ошибаюсь. Мне же легко ошибаться в добрую, любовную сторону. Я совершенно искренно могу любить ее, чего не могу по отношению к Льву. Андрей просто один из тех, про которых трудно думать, что в них душа божия (но она есть, помни). Буду стараться не раздражаться и стоять на своем, главное, молчанием. Нельзя же лишить миллионы людей, может быть, нужного им для души. Повторяю: "может быть". Но даже если есть только самая малая вероятность, что написанное мною нужно душам людей, то нельзя лишить их этой духовной пищи для того, чтобы Андрей мог пить и развратничать и Лев мазать и... Ну да бог с ними. Делай свое и не осуждай... Утро.

День, как и прежние дни: нездоровится, но на душе меньше недоброго. Жду, что будет, а это-то и дурно.

Софья Андреевна совсем спокойна.

30 июля. Чертков вовлек меня в борьбу, и борьба эта очень и тяжела, и противна мне. Буду стараться любя (страшно сказать, так я далек от этого) вести ее.

В теперешнем положении моем едва ли не главное нужное - это не делание, не говорение. Сегодня живо понял, что мне нужно только не портить своего положения и живо помнить, что мне ничего, ничего не нужно.

31 июля. Прошел вечер праздно. Приезжали Ладыженские, я слишком много болтал. Софья Андреевна опять не спала, но не зла. Я жду.

1 августа. Спал хорошо, но все-таки скучный, грустный, безжизненный, с тяжелым сознанием нелюбви вокруг себя и, увы, в себе. Помоги, господи! Саша опять кашляет. Софья Андреевна рассказывала Поше все то же. Все это живет: ревность к Черткову и страх за собственность. Очень тяжело. Льва Львовича не могу переносить. А он хочет поселиться здесь. Вот испытание! Утром письма. Дурно писал, поправил одну корректурку. Ложусь спать в тяжелом душевно состоянии. Плох я.

2 августа. Е. б. ж. Очень, очень понял свою ошибку. Надо было собрать всех наследников и объявить свое намерение, а не тайно. Я написал это Черткову. Он очень огорчился. Ездил в Колпну. Софья Андреевна выехала. проверять, подкарауливать, копается в моих бумагах. Сейчас допрашивала, кто передает письма от Черткова: "Вами ведется тайная любовная переписка". Я сказал, что не хочу говорить, и ушел, но мягко. Несчастная, как мне не жалеть ее. Написал Гале письмо.

3 августа. Ложишься с тоской на сердце и с такой же. тоской просыпаешься. Все не могу преодолеть. Ходил под дождем. Дома занимался. Ездил с Гольденвейзером. Мне с ним отчего-то тяжело. Письмо от Черткова. Он очень огорчен. Я говорю "да" и решил ждать и ничего не предпринимать. Очень хорошо то, что я чувствую себя дрянным. Вечером записка сумасшедшая от Софьи Андреевны и требование, чтобы я прочел. Я заглянул и отдал. Она пришла и начала говорить. Я заперся, потом убежал и послал Душана. Чем это кончится? Только бы самому не согрешить. Ложусь. Е. б. ж.

4 августа. Нынче ничего не было тяжелого, но мне тяжело. Покончил корректуры, но ничего не писал. Погорячился с гимназистами и напрасно, принял и дал книгу студенту с женой. Очень много суеты. Ездил с Душаном к Ладыженским. Поша уезжает, а приезжает Короленко.