Софрон Данилов - Бьётся сердце

Скажи ей кто-либо ещё минувшим летом, что придёт зима и она готова будет умчаться из родной школы куда-то в Бордуолах! Страшно подумать: вот он уедет, а она останется тут…

После его визита в райком они долго бродили по улицам, за сегодняшним как-то начисто забыв, что это тот самый райцентр, где они учились, откуда Сергей и Сеня уходили на фронт. «Слушай, давай зайдём, а?» Они уже подошли было к воротам знакомого зданьица, поразительно маленького. Однако, взявшись за скобу двери, она передумала: нет, не пойду.

Чего она испугалась? Ведь была в школе, не раз заходила вспомнить прошлое, забраться в тёмный угол класса, вообразив, как всё было, всплакнуть безутешно, душу облегчить: вот, Сенечка, я снова здесь, всё такая же, всё одна.

Чего испугалась, почему на этот раз не посмела зайти? Потому что была теперь не одна. Потому что стала бояться себя самой, потому что стоит Сергею взять её крепкими руками и всё прошлое — в тартарары!

Спина мужа, чисто выбритая шея в морщинах. Каракулевый воротник. Плечи высоко подняты, голова чуть покачивается — Тимир в благодушном настроении, беззвучно напевает. Всё ещё переживает свою победу.

Боже, как она его хорошо знает, мужа своего! Каждый жест — радуется ли, трусит, трубит ли победу.

Вот и победа. Изгнали Аласова, прищемили хвост Майечке. Кругом удача. На совещании столько было похвал в адрес школы, сорвали такие аплодисменты!

Надежда и сама бы охотно порадовалась этому, не мучай её ужасная головная боль — словно чугунный шар перекатывается при каждом толчке машины. Ух, как ей опротивела за эти дни чужая кровать — узкая, жёсткая. И такой громкий в этой чужой комнате храп Тимира. За окном собака скулит, а под ухом он выводит рулады. Ведь и дома храпит, всю жизнь храпит, сколько она его знает, но как-то не обращала внимания, притерпелась с первого дня замужества. А тут — нет сил, хоть криком кричи!

Стареешь, Надежда Алгысовна, становишься всё нетерпимей. Как передёргивает её всю, когда Тимир случайно коснётся её во сне своей жёсткой пяткой! Не нога, а копыто какое-то. Недаром многие супруги к старости заводят каждый своё ложе. Пора бы и нам подумать.

Оцепенелые на морозе лиственницы плывут назад по обе стороны тракта, кружит белое однообразие. Как здесь красиво летом! Рядом с трактом вьётся неторопливая, вся в цветах, просёлочная дорога. Бывало, соскучишься по дому, ботиночки за плечи, и босиком по тёплой траве айда в родной Арылах. День побыла дома — и опять той же дорогой в школу. Однажды с Сергеем… Раннее лето было, уже зеленело всё…

Нет, не надо. Надежда отвернулась от окошка, ещё глубже втиснулась в свой угол, словно сторонясь кого-то четвёртого в машине, которого видела лишь она одна.

Теперь у тебя, Надежда Алгысовна, единственная тема для любовных воспоминаний — собственный муж, Тимир Иванович, который сидит сейчас рядом с шофёром и покачивает головой. Здесь можешь вспоминать сколько душе угодно: как давно-давно Тимир ни с того ни с сего стал ухаживать за тобой — строгий учитель, «чистюля», за своей недавней ученицей. Как принёс и задвинул под её девичью кровать свой чемодан. У него был прекрасный чемодан, в чехле.

А потом годы, годы… Словно отдушина — коротко мелькнувшая институтская пора, студенчество, муж далеко, дочка у родителей… Но мелькнуло, и снова прежнее — она мать, жена, будто не уезжала из Арылаха. Любовь под тёплым одеялом (тоже называется любовью), одни и те же праздники, нетрезвые разговоры за столом. Второй ребёнок родился, снова милые сердцу хлопоты вокруг малыша…

Но только ли для этого приходит женщина в мир? Только ли затем стучит в ней гулкое сердце, горят жадные губы, вспыхивают щёки?

Что он делает сейчас? И где он? Если райком и роно решили, то Бордуолах, конечно, неминуем. А может, он и сам уже понял это? Понял и, не дожидаясь худшего, собрался и махнул в Бордуолах? Неспроста же уехал он из райцентра раньше других — пока все учителя в районе, без лишних глаз и лишних свидетелей… К тому же начинается новая четверть, надо быть в Бордуолахе к началу занятий.

Господи, что я наделала! Что я наделала… Ведь это я одна во всём виновата! Вот сейчас приедет и узнает, что Аласова уже нет в Арылахе, не будет ни завтра, ни послезавтра. О господи! Пусть уж лучше прежняя мука, слёзы и метания, но всё-таки видеть его — хотя бы случайно, мельком, хотя бы словечком с ним перекинуться! А теперь — никогда?

Надежда даже привскочила со своего места, словно собираясь поторопить шофёра. Воротник душил, она распахнула пальто.