Эми Хармон - Другая Блу

– Он нашел своих родителей, когда ему исполнилось восемнадцать. Его мама тогда была совсем юной, как ты. А сейчас она замужем, у нее несколько детей. Она была рада увидеть его, узнать, что у него все хорошо. А его отец – полицейский в Белфасте. Они поладили. И время от времени созваниваются, насколько я помню. Дженни Вудроу и Берт Уитли, так их, кажется, зовут. Не помню девичью фамилию Дженни.

Мои мысли закрутились, как те цветные вертушки на палочке от сильного ветра. Который вот-вот превратится в ураган. Он меня предал. Уилсона усыновили. Усыновили! А он ничего не сказал. Ни слов ободрения, ни мудрого совета, когда мы с Тиффой рассказали о нашем плане его семье. Никаких тебе «усыновление – это прекрасно, взять хотя бы меня» или похожих фраз. Он просто промолчал, ничего не сказав.

А Тиффа, похоже, и не замечала зреющей внутри меня бури. Вот уже несколько минут она молчала, и совсем скоро ее дыхание изменилось, и я поняла, что она уснула. Бедра болели. Поясница просто отваливалась еще с утра, лодыжки распухли, и лежать было слишком неудобно. Я чувствовала себя слишком сердитой и слишком беременной, чтобы спать.

Развязка, Рино, разоблачение. Еще больше слов на букву «р». Да, вот это поездочка. Пора домой.

Джек прилетел в Рино в пятницу утром на медицинскую конференцию, и Тиффа осталась с ним, отправив нас вдвоем с Уилсоном в своем «Мерседесе». Они сами собирались лететь домой в воскресенье вечером, а значит, мы с моим торнадо внутри были заперты в ограниченном пространстве с Уилсоном на долгих восемь часов. Обвинения разозленными пчелами метались у меня в голове, угрожая вырваться и целым роем напасть на Уилсона. Тишина в машине была отнюдь не мирной, я злилась, коротко и резко отвечая на каждый вопрос, не глядя на него, не реагируя на шутки. Моя реакция явно привела его в замешательство, но чем предусмотрительнее и внимательнее он был, тем хуже и хуже вела себя я, пока наконец не зашла слишком далеко, и он съехал с будто бесконечного шоссе на стоянку. Припарковавшись, повернулся ко мне и взмахнул руками.

– Да что с тобой такое, Блу? Я что-то сделал? Тебе больно? Боже! Что случилось-то?

– Тебя усыновили! – воскликнула я и тут же разрыдалась. Слезы полились потоком, да и нос не отставал. Я схватилась за коробку с салфетками, но Уилсон успел раньше с его чертовым платком, вытирая мне щеки и успокаивая, а руки у него дрожали, как у старика.

– Тиффа не умеет держать язык за зубами.

– Она была уверена, что я знаю! Почему ты не сказал?

– А это бы помогло? – Промокая мне глаза, он пристально на меня смотрел, озабоченно нахмурившись.

Сердито оттолкнув его, я рывком распахнула дверь и выпихнула свое ставшее неловким тело из машины, злясь так, как никогда в жизни.

Спина горела, шея затекла, а сердце болело так, будто всю дорогу его тащило по асфальту за машиной. Пошатываясь, я добралась до дамской комнаты, нуждаясь в личном пространстве, да и в удобствах тоже. В конце концов, девятый месяц.

Вымыв руки, я старалась сдержать злые слезы, которые никак не хотели останавливаться. Прижала к лицу мокрую салфетку, стерла макияж. Да, жалкое зрелище. Даже нос распух. Посмотрела на лодыжки и едва сдержала жалобные причитания. А ведь я же всегда была такой привлекательной… и стройной. И я доверяла Уилсону. Слезы вновь брызнули из глаз, и я зарылась в салфетки, пытаясь унять рыдания.

– Вы в порядке, дорогуша? – спросил у меня из-за спины чей-то тонкий голосок. Старушка, едва достающая мне до плеча, смотрела на меня, поджав тонкие губы. Морщинки расходились от ее рта, как лапки многоножки. Седые волосы уложены в аккуратные завитки, а поверх повязан шарф, наверное, чтобы защитить прическу от разыгравшегося снаружи ветра. Похоже, я принесла бурю с собой.

– Ваш муж прислал меня проведать вас. Он очень волнуется.

Я не стала ее поправлять. Муж явно был мне необходим, в моем-то очевидном положении, да и не хотелось объяснять ей наши взаимоотношения. Выйдя за ней, я увидела Уилсона, разговаривающего с таким же невысоким старичком. Когда они увидели меня, он похлопал Уилсона по плечу и понимающе кивнул. Предложил руку старушке, и они пошли к своей машине, покачиваясь и держась друг за друга под разбушевавшимся ветром.

– Прости меня, Блу. – Уилсону пришлось повысить голос, чтобы перекричать ветер, ерошивший его темные кудри.

– Почему ты не сказал мне? Не понимаю! Всю ночь пыталась понять. И ни одного разумного объяснения не нашла. – Мои волосы тоже поднялись в воздух, как змеи горгоны Медузы, лезли в лицо, но возвращаться в машину я не собиралась. Пока он не ответит.