Хаим Саббато - Выверить прицел

Вместе учились мы в религиозной средней школе — йешиве, вместе пошли в йешиват-эсдер, вместе, на одном танке, тренировались возле Рефидим: Дов заряжающий, я — наводчик.

— Экипаж, приготовиться! Экипаж, по местам! Водитель, взять резко вправо! Кумулятивный снаряд в ствол, дистанция две тысячи, танк в прицеле, огонь! Добавить сто, огонь! Уменьшить на пятьдесят, огонь! Цель. Цель поражена. Заряжающий, разрядить орудие. Дов! Быстрее! Не спи! На войне будет не до сна!

— Есть, командир, я постараюсь.

Заряжающий разрядил орудие.

Мы с Довом вместе несли дозорную службу на крыше в Рас-Судар, на южной площадке, обращенной к морю. Была субботняя ночь. Дов заканчивал дежурство, я пришел его сменить. Ни луны, ни звезд. Всего месяц, как мы закончили курсы боевой подготовки. Каждая выскакивающая из воды рыба повергала меня в панику. Дов сказал: «Я останусь с тобой, все равно мне не уснуть. Может, споем потихоньку субботние песни или обсудим кое-что из Мишны». Я знал: он почувствовал, что мне страшно, и поэтому остался со мной.

Вместе мы участвовали в дискуссиях о Вере, Избавлении и Божественном провидении, которые велись на семинарах по вопросам науки и религии, вместе изучали трактат «Вечность Израиля» Маараля из Праги [7] Аббревиатура от «Морейну а-рав (учитель и рав наш) рабби Лива» (бен-Бецалель, 1512–1609). Знаменитый мыслитель и талмудист, главный раввин пражской общины, автор классических философских трудов. По народному преданию — создатель искусственного человека — голема. , вместе час назад простились с его матерью в нашем квартале Бет-Мазмиль [8] Прежнее название иерусалимского квартала Кирьят Йовель. , и она говорила нам: «Война, война, что вы об этом знаете? Я знаю, что такое война, — неизвестно, когда вернетесь, неизвестно, что будет»; говоря, она набивала жестяную коробку сухим печеньем и укладывала в другую коробку пироги с творогом, обернув их вощеной бумагой, чтобы сохранялись свежими. Я был знаком с ней давно.

Дов возражал ей: «Но мама! Мы не в Румынии, и это не мировая война, а короткая прогулка, мы вернемся через несколько дней». И шепотом мне: «Можно понять ее, она беспокоится, у нее вся семья погибла в войну, она одна уцелела, да и мать ведь она, но ты-то знаешь: максимум, что нас ждет, — это небольшие ротные учения на Голанах, и домой. По радио передавали, что мы готовимся к контрнаступлению, что наши летчики уже бомбили плацдармы на канале. Я только надеюсь, что к тому времени, как мы доберемся до Голан, регулярные части еще не успеют закончить всю работу, а то нам вообще повоевать не придется». Его отец, который в это время читал псалмы из маленькой книжечки и прервался, поцеловал ее и поцеловал сына.

Вместе мы ушли на войну в ночь после Судного Дня, Дов и я, вместе шагали к пункту сбора резервистов и вместе попали к адмору в тот близкий к полуночи час, когда повстречали хасидов, благословлявших луну. Хасиды сказали нам, что их адмор — чудотворец и его благословение имеет большую силу. Подталкиваемые со всех сторон, мы приблизились, стараясь лучше расслышать его слова. Адмор взял мою руку в свои ладони и, сердечно поглаживая ее, взглянул на меня и произнес: «Падет на них ужас и страх, падет на них ужас и страх — на них, но не на вас».

Мы вышли. Сели в автобус, уверенные, что через несколько дней вернемся домой. Все те страшные дни стояло передо мной лицо адмора, и слова, сказанные им, звучали в моих ушах. Всякий раз, когда меня охватывал страх, я видел перед собой его, произносящего: «На них, но не на вас», — и успокаивался.

Пока не услышал о гибели Дова. С тех пор мне больше не грезился образ старца.

Прошло много дней. Весной в месяце ийар мы отмыли танки, сдали личное снаряжение, сняли солдатскую одежду и вернулись в йешиву. Все время намеревался я пойти к адмору, рассказать, что произошло с тех пор, как он меня благословил. Решил, что расскажу ему, как в понедельник утром подбивали наши танки в каменоломнях Нафаха, как горели они один за другим, как выскочил из танка «два-бет» покрытый копотью заряжающий, в шлеме, с объятой пламенем ногой, и стал кататься по земле. И как кричал Гиди, наш командир: «Наводчик, огонь!» Я отвечал: «Но у меня не пристреляно орудие!» А командир снова: «Наводчик, огонь! Огонь! Слышишь? Не важно куда, по нам стреляют… Танк подбит… Выскакиваем!» Рони, водитель, крикнул: «Я не могу выбраться! Пушка закрывает люк!»

Я вернулся к танку, чтобы сдвинуть орудие, и мы вчетвером бежали под пулями по базальтовым террасам, и Эли стонал: «У меня больше нет сил бежать, я остаюсь здесь». Мы почти волокли его и вдруг увидели сирийских коммандос, выпрыгивающих из вертолета прямо напротив нас… И это, и еще многое расскажу я адмору, все, о чем думал и о чем молился, как звал на помощь и какие давал обеты.