Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом

Михей, ступая по пыльной дороге босыми ногами, продолжал свое:

— Без пчелок зарез. И к чаю ранний медок хорош, да и в жале пчелы, сударь, яд не простой, сила в ём страшенная, ни один микроб не выдерживает. Вот оно, какое есть народное средство.

Забрав в горсть бороду, Михей торопливо досказывал:

— В древние времена, сударь, солдаты брали с собой мазь из пчелиного яда. В летописях вычитал: помажет той мазью рану, рана-то, глядишь, и зарубцуется.

Шадрин вынул из полевой сумки клочок бумаги, что-то написал огрызком карандаша.

— На вот, Михей Кириллович, начальник обозной службы выдаст тебе два куска ситцу. Сменяешь на пчел.

— О! — обрадовался Михей. — Это нам сгодится.

У развилки дорог они попрощались. Шадрин миновал овраг, на дне которого вилась небольшая речушка, въехал в густой низкорослый лесок.

Здесь его поджидал Кожов.

Вид у молодого командира был серьезный, торжественный. Он четко отвечал на вопросы командующего, в резерве которого состоял дивизион.

Горе, плескавшееся в груди Шадрина, чуть унялось. Он оглядывал тачанки и отлично подобранных коней, нетерпеливо роющих землю подковами на острых шипах.

— От таких Антанте не поздоровится! — восклицал Шадрин, переходя от тачанки к тачанке.

Храня на энергичном лице суровую почтительность, Кожов неотступно следовал за ним.

У коновязи под раскидистым дубом Кожов остановился.

— Я приказал не брать этого коня.

Ездовой, молодой парень из хабаровских пожарных, недоверчиво поглядел на Кожова.

— Хороший конь…

— Я не спрашиваю какой…

— Слушаюсь, — отозвался ездовой. — Найдем другого из заводных. Только прошу объяснить мне, я не понимаю, товарищ командир, вашего приказания.

Кожов подошел к коню, поднял ногу.

— Гляди на копыто. Копыто у этого коня светлое, непрочное, легко ломается, — чеканно роняя слова, объяснил Кожов, — а наш путь до Владивостока тяжел, не всегда перековать можно будет. Твердое темное копыто нужно нашей коннице.

У одной из тачанок они снова задержались. Кожов вызвал ездового Афоню Байбора, только что прибывшего с передовой.

— Ты куда собрался? К теще?

Байбор переминался с ноги на ногу под суровым взглядом командира.

— Воевать приказано…

— Тогда смени чеку и колесо, на острый шип перекуй коня.

Кожов проверил крепления дышла, обстукал ободья колес, укоризненно качнул головой. Байбор пренебрежительно дернул плечом.

— Всю жизнь на конях…

— Знаю. Поэтому тебе и твоим товарищам такое доверие, — требовательно заметил Кожов. — Скорость тачанки в атаке будет поболе скорости курьерского поезда.

Подошедшие пулеметчик Вася Шило и его помощник Данило Чуль недоверчиво усмехнулись.

— Вы крестьяне, — продолжал Кожов, — и понимаете, что будет с возом, если лопнет чека или посыпятся спицы. — Он выдернул деревянную чеку, бросил под ноги ездовому. — А плохо кованный конь на скаку оскользнет — погибла и упряжка и пулемет.

— Оно, пожалуй, того, — мрачновато согласился медлительный Афоня Байбор.

Шадрин отошел к шалашу командира.

— Садись, Кожов! — сказал он, раскидывая карту. — Отани хочет разрезать линию фронта вот здесь. Рассчитывает бить нас по частям…

— Опоздал князь.

— Немного опоздал, но не забывай, что у него большой перевес в силах… В ночь выйдешь по оврагу и расположишься в Кизяевской балке.

— Дорога плохая, выдохнутся кони.

— В овраге — плохая, а дальше елани.

— Овраг-то и гибель моя. Грязища по брюхо.

— Что ж предлагаешь?

— Предлагаю в обход, через перевал.

Кожов смотрел на командующего такими глазами, словно речь шла о его жизни — эти глаза требовали и ждали ответа.

Шадрин понял: бережет коней молодой командир.

— Действуй. Сейчас вышли разведку, постарайся узнать, где находится дивизия генерала Оои… Вот боевой приказ.

— Слушаюсь.

Шадринский аргамак скрылся за лесом. Горнист проиграл поход. Дивизион тачанок выступил на позицию.

Вместе с донесением на страницах тома Байрона содержалось письмо Дубровину от дочери Веры.

Дубровин часто отрывался от деловых бумаг, вытаскивал расшифрованный текст письма, с тревогой перечитывал скупые строчки. Конечно, не все так хорошо, как пишет Вера. Между строк он читал грусть и томительное ожидание, но радовало, что дочь и жена выстояли, сохранили присутствие духа.

Не в силах сдержаться, он вышел из штаба.

Утро разгоралось. Багряная заря окрашивала небо. Ветерок колыхал густые шапки кедров и, словно запутавшись в их густой хвое, притихал.