Михаил Демиденко - Девочка из детства. Хао Мэй-Мэй

Во-первых, Федоров сдержал слово. К Октябрьскому празднику мне объявили благодарность в приказе.

Прошло еще некоторое время, и вдруг меня вызывают в отдел кадров.

— Вася, замени, схожу к Димиванычу! — попросил я друга.

Димиваныч — это мы так для удобства сокращенно называли начальника отдела кадров Дмитрия Ивановича.

Прихожу в главное здание, стучусь в дверь. Вошел.

Димиваныч сидит за столом.

— Садись, садись! — говорит он бодро. — Знаешь, зачем вызвал?

— Не догадываюсь, — отвечаю.

— Решили мы тебя, Остаченко, послать работать в Китай. Решили доверить тебе… Поедешь помогать китайским братьям создавать собственную гражданскую авиацию, а то там англичане пока наживаются на наших братьях. Ответственное поручение!

Он еще что-то говорил, а у меня все поплыло перед глазами от радости.

Кого не обрадует большое доверие, ответственное поручение! Чем больше ответственность, тем больше радуется человек — я так понимаю радость.

И потом: я ведь с детства мечтал о пулемете. Чтобы вместе с дядей Ди-мой, которого звали Дин Фу-тан, помочь китайским рабочим разгромить всех врагов и построить новую жизнь. И вот теперь я вдруг поеду в Китай без всякого пулемета и буду помогать нашим братьям.

«Моя машинка бьет!» — вспомнил я поговорку дяди Ди-мы.

— Завидую тебе, Веня! — сказал Димиваныч. — Сам бы поехал, да не знаю языка. Надо им помочь. Кто же им поможет, как не мы? Понял?

Пожали мы друг другу руки, и я выбежал из кабинета. Я еле конца смены дождался, поймал такси — и домой.

Да, необходимо рассказать, как я оказался в Свердловске. Приехали мы сюда после войны. Дело в том, что мой дядька Тарас Тарасович Конь погиб в сорок пятом при освобождении Маньчжурии от японских захватчиков. Нашла его пуля самурая. Сложил он свою лихую голову под Цицикаром, высмотрел его какой-то смертник, камикадзе, были они у японцев не только в воздухе или на торпедах, но и на суше, вроде «кукушек» стреляли по командирам. Конь пошел освобождать китайцев в звании подполковника, в должности командира артполка.

Тетя Маруся сильно горевала, плакала, убивалась, чуть зрение не потеряла. Батьку списали на сушу по старости. Думали мы, прикидывали. Продали свою половину домика и тронулись на родную Украину, где я сроду не бывал. Но, видать, не судьба… Не доехали.

Расхворались старики в поезде — его в шутку называли «пятьсот веселый». После победы над Японией войска с востока перебрасывались на запад, к тому же валил поток демобилизованных, бывших эвакуированных… Полтора месяца мы путешествовали и застряли на середине пути, на Уральском хребте.

В общем, скоро сказка сказывается, но не скоро дело делается. Прошло еще пять месяцев, и вот осенью пятьдесят второго года проводили меня родичи в длительную командировку — отбыл я в страну своей детской мечты.

Переезд границы — штука впечатляющая, даже если конечная станция на родной земле всего-навсего деревянный дом с двумя огромными залами… В одном зале стояли скамейки, похожие на садовые, на них сидели пассажиры, во втором на длинных столах лежали чемоданы, а вокруг ходили таможенники, люди весьма серьезные.

После осмотра пассажиры сели в поезд, он тронулся, у светофора с подножек вагонов соскочили пограничники.

— Все!

— Свершилось!

— Где она? Где она?

— Вон!

— Нет, рановато, не доехали.

— Поздно, проехали…

Лично я этой самой границы почему-то не заметил. Кругом была все та же степь, ковыль, небо…

Поезд подошел к станции. На ней красовались иероглифы «Маньчжурия».

Все! Россия — там, Китай — здесь. Он для меня стал реальностью, а Россия — воспоминанием.

В тамбуре какие-то ребята, одетые в одинаковые гражданские костюмы, дружно запели: «Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна», кто-то вскрикнул: «Эх, ма!», кто-то отошел от окна, достал из кармана бумажник, из бумажника фотографию и долго глядел на нее.

На станции было полно китайцев. Все куда-то торопились. Все в синем. У всех на лицах марлевые повязки, как у хирургов во время операции…

Но это был еще не сам Китай. Он начинался дальше, за тысячи километров, за Великой стеной, за Шаньхай-гуанем. В то время, о котором я рассказываю, поезда ходили только через Читу — Пограничную на Харбин — Тяньцзин — Пекин. Это теперь они могут жать напрямик через Улан-Батор. В то время дорогу через Монголию лишь строили.

По первому заходу я так и не попал в Срединное государство, застрял в Маньчжурии (северо-восток), в Мукдене, на аэродроме около Дунлина — огромного парка, служившего когда-то местом захоронения бывших завоевателей Китая, императоров маньчжурской династии Цин.