Григорий Полянкер - Учитель из Меджибожа

— А мы что же, пойдем на них о пустыми руками? Мы тоже для них кое-что припасли…

— Мне все же кажется, что это какое-то недоразумение. Наши дипломаты вмешаются, и все будет улажено…

— Да, дипломаты вмешаются… Разве не знаешь: когда гремят пушки, рвутся бомбы, дипломатия спит…

Илья молча вслушивался в эти бессвязные слова и, ошарашенный, места себе не находил. Широкий двор гудел, как потревоженный улей.

Высоко в поднебесье появилась новая группа вражеских тяжело груженных бомбардировщиков. Какого черта было ему терять время на эти курсы? Надо было пойти в летную часть. Теперь он взмыл бы ввысь на истребителе, ринулся бы навстречу черным бомбардировщикам. Полетел бы в Берлин, нашел бы штаб сумасшедшего Гитлера, расправился бы с ним и всей его сворой. Уж он бы эту пакость проучил! Надо немедленно задавить фашистскую гадину, навеки отучить ее нападать на чужие страны, вообще отбить охоту воевать…

Пожалуй, там, на границе, идут жестокие бои. Но почему же врага пропустили сюда? Как он прорвался, забравшись так далеко? А где же наши? А чего мы ждем? Где начальство?

Сердце разрывалось от боли и досады, от чувства беспомощности перед стальной армадой вражеских бомбардировщиков. Хотелось выть, кричать, и он еле сдерживал себя. Что же это происходит? Ведь сколько раз заявляли, что воевать будем на чужой территории. Наши границы — священны… Даже песни об этом слагали…

Так нежданно-негаданно у парня все пошло прахом… Планы его полетели вверх тормашками.

Вместе с другими, не дожидаясь приказа, помчался он на третий этаж, в казарму. Быстро, как по боевой тревоге, оделся, выхватил из пирамиды винтовку и выбежал во двор. Сердце ныло от боли. Нащупал в кармане увольнительную записку. Как он просчитался, опростоволосился! Почему вчера медлил, не помчался к любимой? Теперь, видно, уже не удастся выбраться к ней! Как можно думать о свиданиях, встречах, об увольнительных, когда ты не знаешь, что прикажут тебе через несколько минут. Война, скоро, наверное, придет генерал, тот самый, который вчера на выпускном вечере пожимал руки и поздравлял всех, окончивших курсы. Не доведется, видимо, носить в петлицах кубики. Скоро прикатят машины, аккуратненькие, чистенькие, крытые брезентом, те самые, которые стоят в отдаленном конце двора. Курсанты возьмут с собой пулеметы, гранаты, боеприпасы. И помчатся к границе, чтобы мощным ударом опрокинуть проклятого врага. Перейдут границу и всей колонной двинутся прямо на Берлин. И никакая сила не сможет их остановить!

Он верил, — как верили в это и все его сверстники, — что фашистов быстро разгромят. Гитлер еще проклянет тот день, когда начал безрассудную войну.

В эту минуту, когда к нему пришли радужные мысли, когда все казалось таким легким и простым, Илья снова оглох от нарастающего гула вражеских бомбардировщиков. Сквозь неистовый гул прорвался взволнованный голос дежурного:

— Эй вы, философы! Чего рты разинули? Чего торчите, как свечи? А ну ложись! Огонь по самолетам!

Люди попадали на землю, тут и там застрекотали затворы винтовок, захлопали отдельные выстрелы.

— А может, это просто провокация? Немцы заблудились и приняли наш город за польский?

— Да… заблудились… напутали… Погляди только, как нагло они идут…

— Ничего, далеко не пройдут… Получат по рылу… сполна!..

— Разговорчики! Ложись! Не высовываться!

Гул усиливался. Казалось, все небо заполнилось зловещим грохотом.

Илья Френкис лежал на спине с винтовкой наготове, глядя на эскадрильи бомбардировщиков с черными крестами на фюзеляжах. Он четко видел: от них, прямо над головой, отделялись бомбы, издавая ужасающий вой… Ему казалось, что все эти бомбы обрушатся на него. И весь сжался. Горький ком застрял в горле. Что же это? Неужели смерть? Не успел даже вступить в бой с коварным врагом, убить хотя бы одного гада. Вдруг он отчетливо увидел, как ветер относит бомбы в сторону, на поле, туда, за железнодорожную насыпь, прямо в рожь. Когда они почти одновременно взорвались и его сильно подбросило, облегченно вздохнул.

Хотел было вскочить, думая, что опасность миновала. Но кто-то крикнул, чтоб не трогались с места. Еще не заглохло эхо от взрывов, как над головой засвистели пули, скосили множество веток с деревьев. Это немцы сверху открыли по курсантам стрельбу из пулеметов.

От самолетов отрывались новые бомбы и летели на землю. Но, странное дело, он не слыхал ни воя, ни свиста. Видел разинутый рот и искривленное лицо старшины, который отдавал какую-то команду, но ничего не слышал…