Григорий Полянкер - Учитель из Меджибожа

Гости вышли на балкон и, затаив дыхание, всматривались в неповторимую красу города, утопающего в море зелени.

— Камрад Илья, — тихо произнесла Дорис, — а ведь вы обещали показать нам ночной город… Ну до чего же красиво вокруг!

— Что ж, я никогда не отказываюсь от своих обещаний. Если обещал, то поедем… — сказал хозяин дома. — Могу быть вашим гидом…

— И он быстро стал одеваться.

Спустя несколько минут до отказа наполненная людьми машина уже мчалась по пустынным улицам и площадям, которые в этот час были особенно очаровательны.

Дорис, глубоко взволнованная, смотрела на окружающее великолепие, восхищаясь красотой Киева. Она была им просто очарована. А когда машина свернула в сторону и очутилась на набережной Днепра, гостья вовсе потеряла дар речи. Словно призрачные, сверкали огнями ажурные днепровские мосты, и древний Славутич тихонько катил свои озаренные луной сизо-золотистые волны. А возле берега лениво покачивались на мелкой ряби тихо бежавшей реки листья прибрежных водорослей.

Погруженные в большой, напряженный труд, гудели старый заслуженный богатырь-работяга «Арсенал», соседние заводы и фабрики. Озаренные ярким светом, вырисовывались прекрасные дворцы и высотные здания, множество новых кварталов, театры, клубы, институты.

Никто не вспоминал, что все это восстановлено огромным трудом жителей двухмиллионного города, что эти мосты, заводы и прелестный Крещатик не так давно лежали в руинах и многое пришлось строить заново. Видно, не хотелось растравлять старые раны, вспоминать о трагедии 1941 года…

И только Дорис, немного придя в себя, нарушила молчание. Большие глаза ее заволокло слезой, словно туманом. Она тяжело вздохнула:

— Боже, какое чудо! Представляю себе, сколько труда приложили киевляне, чтобы восстановить свой разрушенный красавец, вернее, построить его заново! Какие славные люди живут и трудятся здесь! Просто не верится: после всего, что здесь произошло, нас, немцев, принимают так дружелюбно и считают друзьями…

Она перевела дыхание. И видя, как мы все внимательно слушаем ее задушевные, искренние, полные сожаления и боли слова, продолжала:

— Зачем наши отцы и деды поддались обману фашистов и шли сюда с мечом и огнем? Не лучше ли было приходить сюда как добрые гости, друзья?

Она, видимо, что-то хотела сказать о своем отце, который стал жертвой жестокости, но Генрих, ее муж, который все время молча сидел за рулем, вдруг перебил ее:

— Да, Дорис права… Мы только родились, когда началась эта чудовищная бойня, развязанная проклятым Гитлером и его шатией. И все же, когда вспоминаешь, что творили фашисты в те годы, тебя охватывают невыразимый стыд, сожаление, боль, словно и ты в чем-то повинен… И хочется столько сделать для людей, для мира, чтобы хотя бы в какой-то мере искупить вину Германии, людей старшего поколения, давших себя втянуть в эту позорную авантюру… Да, мы были тогда в пеленках, когда творились чудовищные преступления фашистов, много лет с тех пор минуло. Но знаете, всегда, встречаясь со своими русскими друзьями, мне еще стыдно и больно становится смотреть им в глаза… И, видно, немало еще пройдет поколений, пока мы целиком искупим свою вину перед русскими, поляками, евреями, югославами, белорусами, перед многими, многими.

Недавно мы с Дорис были в Освенциме, Майданеке, Треблинке… Не укладывается в голове то, что фашисты там творили! Тысячи и тысячи наших молодых людей из ГДР едут туда, чтобы поклониться праху замученных, сожженных, повешенных…

Он смолк. Спазмы душили его.

Дорис любовно смотрела на своего молодого, застенчивого мужа. Молчаливый, тихий, он редко вступал в разговор, но здесь так убедительно произнес те слова, которые и Дорис хотела высказать, что она поразилась. Куда девалась всегдашняя его сдержанность!

— Хорошо ты, Генрих, говорил… Мы и наши потомки будем умнее, человечнее, чем наши отцы, деды. Закажем детям и внукам никогда не забывать, какие преступления совершили на земле предки. Закажем им, чтобы ездили сюда, как мы с Генрихом, как добрые друзья… Чтобы никогда им не стыдно было посмотреть людям в глаза.

Илья вслушивался в голос молодых своих друзей и одобрительно кивал головой. Их слова ему явно пришлись по душе. Давным-давно точно такие же он тихонько, тайком высказывал отцу Дорис Гансу и некоторым его товарищам. Давным-давно, задолго до того, когда те нашли на бескрайних просторах чужой им страны свои могилы, отдали свои жизни ни за понюшку табаку и ушли в небытие, хотя являлись хорошими людьми и никак не разделяли взглядов фашистских извергов.