Станислав Рем - Двадцатое июля

— Перед вами Гентский алтарь, господин рейхсмаршал. Братья Губерт и Ян Ван Эйк. Фландрия…

— Можете не продолжать, — Геринг облизнул пересохшие губы, — я не дилетант. Дайте мне ваш список! — Он не глядя сложил каталог пополам и сунул его во внутренний карман кителя: — Вот что, господин профессор, — тихо произнёс «Боров», не сводя глаз с алтаря, — вам придется пожить здесь некоторое время.

Реймер даже не подумал возражать: нечто подобное он и предполагал.

А Геринг меж тем продолжил:

— Я в Берлине ознакомлюсь с вашими записями более детально. Вы же тем временем сделайте пересортировку предметов таким образом, чтобы в случае экстренной эвакуации самые ценные творения, в том числе этот алтарь, находились в непосредственной близости от лифта. Охрану я усилю. Двух сотен человек на первое время будет достаточно?

Реймер пожал плечами: он не знал, сколько людей Гиммлера охраняло штольню до этого. Геринг понял его молчание по-своему.

— К вам, профессор, я тоже приставлю охрану. Располагайте ею по своему усмотрению. И запомните, — канцлер ухватился толстыми пальцами за лацкан видавшего виды пиджака профессора, — с этого момента вы, именно вы, а не Кремер, как было до сих пор, несете полную ответственность за то, что хранится в этой штольне. И подчиняетесь только мне. Лично.

Старков подстерег Галю в подворотне, специально рассчитав все так, чтобы их никто не смог увидеть. Девушка, заметив своего сотрудника и старшего по званию начальника, смутилась, но нашла силы улыбнуться и спросить:

— Какими судьбами, Глеб Иванович? Ведь вы вроде бы здесь не живете.

— А ты откуда знаешь?

— Иначе встретила бы раньше.

Старков усмехнулся:

— Наблюдательная. Верно. Да вот, Галочка, скрывать не стану. Жду тебя. Нужно с тобой кое о чем поговорить.

— Так давайте по дороге. — Лицо девчушки осветилось улыбкой. — Иначе можем опоздать.

— Если будешь быстро и четко отвечать на мои вопросы, не опоздаем.

Старков внимательно посмотрел на девчонку. Да, действительно красавица. Высокая, стройная, ей даже армейская форма к лицу. А от глубины черных глаз можно просто с ума сойти. Впрочем, многие так и делали.

Улыбка сползла с лица девушки.

— Что это вы, Глеб Иванович, меня так пристально рассматриваете?

— Да вот хочу спросить тебя, Галочка. Но от ответа твоего многое, очень многое зависит.

— Спрашивайте.

— Ты Кима любишь?

Черные брови взлетели вверх:

— Он вас прислал?

— Нет. Никто меня не присылал. И ничего романтического в нашей с тобой встрече нет. Я говорю с тобой серьезно. Если ты его не любишь, дальнейшего разговора у нас не получится.

— Странный вы сегодня.

Старков развернулся и собрался уходить.

— Подождите, Глеб Иванович. Какой вы, право, упрямый. А если и так?

Старков резко обернулся:

— «Если», дочка, в моем деле не считается. Жизнь Кима находится под угрозой. И останется он живой или погибнет, зависит от тебя.

— О чем вы говорите?!

Девушка сначала предположила, что это Ким уговорил Старкова выступить в роли посредника в переговорах о делах сердечных. Такое у нее уже случалось. Дважды. Но то, что через секунду сообщил старик, привело ее в состояние шока:

— О том, что если ты его любишь, тебе придется пойти на должностное преступление. Точнее, сообщить мне некую информацию. Только в таком случае ты, может быть, спасешь его. Правда, есть и другой вариант: может быть, пойдешь вслед за ним на плаху. Или в тюрьму.

Старик не шутил. Она видела по его глазам, что он говорил правду.

— Я… — девушка запнулась, — я не знаю, что вам ответить.

— А ты хорошенько подумай. Если ответ будет отрицательный, то мне о нем не сообщай и обо всем забудь. Только одна просьба: если тебя когда-нибудь спросят, говорил ли я с тобой о чем-либо, касающемся нашей работы, отвечай «нет». Это в твоих же интересах, девочка.

Старков, не прощаясь, развернулся и тяжелым шагом пошел к выходу, оставив Галю в полной растерянности.

Штольц более-менее пришел в себя ближе к полудню, когда похоронная команда, набранная из местного населения, уже заканчивала собирать тела мертвых и раненых, разбросанные вдоль всего железнодорожного полотна. Он долго сидел на земле в грязи, наблюдая за действиями стариков и малолеток, занимавшихся погрузкой пострадавших от авианалета на машины и конные повозки. Когда мимо него проходил подросток лет тринадцати, журналист нашел в себе силы спросить его охрипшим голосом: