Алим Кешоков - Долина белых ягнят

Подойдя к палате, Апчара громко спросила:

— Галина Николаевна, почему на двери нет таблички?

— Какой таблички?

— «Председатель райисполкома».

Обе женщины весело рассмеялись.

— Это наше упущение. Виноваты. Исправимся.

Втиснувшись в комнатушку, обе принялись наперебой поздравлять Локотоша.

— Хватит глумиться над бедным человеком, — отшучивался счастливый, радостный Локотош. Все происходящее казалось ему сном. Он все время боялся проснуться.

— Ну уж не прибедняйся, — лукаво усмехалась Галина Николаевна. Ты теперь — власть. Твой предшественник, я хорошо помню, гоголем ходил.

— И плохо кончил.

— Не знал меры. Умна та власть, что ограничивает себя. Та, что творит и дозволенное и недозволенное, шею сломает.

— Галинушка! — С благодарностью посмотрел на Вальянскую Локотош. — Сколько ты для меня сделала! Я в долгу у тебя, поверь, не останусь.

— Смешно! Председатель райисполкома в долгу перед диетврачом! Ничего, хоть госпиталь на твое обеспечение переведем, но кое-что с твоего назначения, как говорят в Одессе, будем иметь. Ладно, я пошла. Ужин скоро.

— Галина Николаевна, не забудь, ты обещала быть, — забеспокоилась Апчара. — Я за тобой приеду…

— Конечно, не забуду. Как я могу забыть?..

Вальянская ушла. Апчара и Локотош остались вдвоем.

— Знаешь, дорогой, — Апчара впервые произнесла это слово, — Нарчо, мальчик, что поехал с комиссаром на фронт, прислал письмо своей приемной матери, описывает подробности гибели Доти Матовича.

Судя по рассказу Апчары, Кошроков и Нарчо угодили в самое пекло. В ГлавПУРе Доти Матовичу сказали: «Учитывая, что у вас есть опыт форсирования водных преград, мы передумали и решили послать вас не в кавдивизию, а на Ленинградский фронт. Там идут ожесточенные бои. Отправляйтесь немедленно. Вместе с моряками Балтфлота вам надлежит высадиться на острове Сааремаа. Остров превращен гитлеровцами в опорный пункт, прикрывающий вход в Рижский залив».

Доти Кошроков и Нарчо прибыли на Ленинградский фронт. Погрузка войск на десантные баржи проходила ночью. Шел снег, с моря дул пронизывающий ветер. На кораблях не зажигали огней, все делалось в кромешной темноте, почти на ощупь. Сбылась мечта Нарчо. Он увидел море, военные корабли, матросов, береговую артиллерию, прожектора. На рассвете началась мощная артподготовка. Казалось, остров Сааремаа вот-вот уйдет на морское дно, такая лавина разящего металла обрушилась на него. Артподготовка продолжалась, когда в бой вступила авиация. Десантные баржи под охраной сторожевых кораблей двинулись к берегам острова.

Когда десантники приблизились к Сааремаа, а артиллерия, корабельная и береговая, перенесла огонь в глубину острова, десантники бросились в ледяную воду. Противник, вылезший из укрытий, встретил их ураганным огнем. Завязался бой. Доти Матович с трудом, но выбрался на песчаный откос. Нарчо не отходил от него ни на шаг. Гитлеровцы не раз пытались сбросить десантников в морс, но на помощь нашим морякам приходили сторожевые корабли; катера выстраивались вблизи берега и обрушивали сокрушительный огонь на противника, заставляя его отойти в глубь острова. На глазах Нарчо пошел ко дну вражеский миноносец. Другой, уже пробитый, застилал горизонт черным дымом.

Зрелище гибнущих вражеских кораблей вызвало прилив новых сил у бойцов. Доти Матович встал, крикнул: «Вперед!» И сам с трудом двинулся по песку. Вокруг раздалось крепнущее «ура!». Доти остановился, оперся на палку. Нарчо подумал, что его комиссар переводит дух, но он вдруг зашатался и рухнул на землю. Шинель его мгновенно взмокла от крови, покраснел песок.

«Санитара зови», — прошептал он Нарчо.

Кошрокову сделали перевязку, погрузили на катер и вместе с Нарчо отравили в армейский госпиталь. До берега оставалось уже немного, когда Доти Матовичу стало совсем худо. Он истекал кровью. Пошарив в нагрудном кармане, комиссар извлек оттуда запечатанное письмо, прохрипев: «Отправь…» Нарчо увидел, что письмо насквозь пропиталось кровью, адреса на нем было не разобрать. Он спросил: «Кому это?» Доти Матович не отвечал… В голове у него шумело. Ему чудилось, что он лежит на дороге, идущей через ущелье, а мимо движутся танки. Слева высится скала, на ней под самым облаками высечен магический рисунок Куни. Зря Нарчо уверял, будто рисунок зарос мхом и плохо виден… Рядом с ним кто-то начертал имя самого Доти. Или ему это только кажется? Гора справа совсем черная. Она увеличивается на глазах. Высоко вверху светится рисунок Куни и имя Доти. Спросить бы Нарчо: почему он не перерисует то, что высекла Куни? Вдруг на скале Доти явственно увидел Апчару, зовущую его куда-то в глубины ущелья. Он крикнул: «Апчара, я вижу тебя, иду…» В ответ послышались рыдания Нарчо. «Ничего, ординарец, дорога на Берлин трудная, еще не один скалолаз сорвется в пропасть. Но ты дойдешь». Доти не произнес эти слова, но ему казалось, что он разговаривает с мальчиком. Губы одеревенели, не размыкаются. Свет над ущельем тускнеет, затихает грохот реки. Всхлипывания Нарчо сливаются с шумом потока. Черная гора вплотную прижимается к светлом.