Виталий Закруткин - Дорогами большой войны

— Тут прислано шестьдесят ломов. Сейчас мы приступим к работе над оборонительными сооружениями. До утра нам надо выдолбить четыре пулеметных гнезда, десять щелей и два хода сообщения протяженностью в тридцать метров. Места укажут командиры взводов. От работы освобождаю только раненых. Приступить к работе.

Люди получили ломы, разошлись в разные стороны и застучали ими о камень. Ночь была тихая, безветренная. Внизу над лесом светила полная луна. Тяжелые ломы падали с глухим звоном вниз, высекая из гранита красные искры. На горе слышалось хриплое дыхание работающих людей. Куски битого щебня с шуршанием разлетались по сухой траве, крупные камни скатывались куда-то вниз. Мне странно было слушать этот частый перестук ломов в такой непосредственной близости от противника, и я подумал, что вот-вот должны загрохотать выстрелы с северной опушки темнеющего неподалеку леса, должны выскочить вражеские солдаты.

Мне было стыдно за эти мысли, но, очевидно, не я один так думал, потому что многие бойцы часто останавливались и, приподняв лом, склонив голову набок, прислушивались, потом начинали долбить гранит осторожными движениями, совсем тихо опуская лом.

— Чего оглядываетесь? — вдруг закричал Глуз. — Боитесь, что гитлеры услышат? Долбайте как следует! А то стукаете, будто дятлы на дубе!

Ломы застучали сильнее и чаще. Сквозь дробный перестук и резкий скрежет железа о камень слышалось все более тяжелое и хриплое дыхание людей. Запахло крепким, соленым потом. Володя Череда (он работал неподалеку от камня, на котором я сидел) остановился, вытер рукавом лоб и сказал:

— Водички бы испить…

Но воды было очень мало, ее рассчитали по каплям, и Глуз запретил прикасаться без разрешения к бочонкам.

— Там, на южных скатах, есть немецкие фляги, — сказал я Володе, — и потом там убитые лежат… Поищи на поясах. Фляги у них слева, на поясе.

Я взял у него лом и стал долбить пулеметное гнездо, а Володя, шмыгнув носом, выждал, пока Глуз отвернулся, и убежал в лес.

Гнездо, на котором он трудился, было выдолблено примерно на четверть полагающейся глубины. Став на ребре гнезда, я стал долбить дальше. Лом был теплый от Володиных ладоней, он легко падал вниз, но отбивал от гранита только мелкие камешки. Я решил бить сильнее, стал поднимать лом выше и с силой опускать его на твердый и звонкий грунт. Потом я оставлял лом, ложился на живот, ладонями выгребал мелкий щебень, а крупные камни отбрасывал в сторону. Во рту у меня пересохло, глаза заливал едкий пот, сердце стучало, ладони горели.

Время от времени я осматривался по сторонам. Залитая лунным светом вершина горы была усеяна лихорадочно работавшими людьми. Многие бойцы сняли гимнастерки и работали полуголыми. Четыре или пять человек уже не могли поднять тяжелую железную ось и сидели, опустив головы. К ним подошли другие, те, которым не хватило инструментов, взяли ломы и начали долбить.

Выгребая щебень, я почувствовал прикосновение чьей-то руки к своему плечу и обернулся. Передо мной стоял маленький горбоносый боец. Шея его была перевязана каким-то серым платком, глаза блестели. Он беспрерывно сморкался и кашлял.

— Тут еще надо немножко подсечь сбоку — и хватит, — простуженным голосом сказал боец, — а то вы совсем умаетесь. Довольно с меня этой ямки.

— А кто вы?

— Я — первый номер, ефрейтор Куприян Сартоня, — охотно ответил горбоносый. — Для моего «максима» это гнездо, значит, будет.

Маленький Сартоня чихнул, закашлялся и виновато усмехнулся:

— Мучает меня кашель. Простыл я. Двое суток лежали мы с дядей Антоном в плавнях. Ему ничего, а я простыл.

— А кто это дядя Антон? — спросил я, принимаясь за работу.

— Антон Гаврилыч. Мой второй номер. Ухналь, кажется, по фамилии.

Сартоня вздохнул, высморкался и сказал:

— Ну, вы тут подровняйте сбоку — и хватит. А мы с дядей Антоном приволокем пулемет.

Он ушел, а я снова склонился над ямой. Рук я уже почти не чувствовал, натертые до крови ладони горели как в огне, ноги подкашивались. Ужасная жажда мучила меня. Но вот сзади раздались мелкие шаги и появился наконец Володя. Он бережно прижимал к груди обшитую кожей флягу.

— Пейте, — сказал он, задыхаясь, — умучился, пока нашел.

Взяв из его рук флягу, я заметил, что он смотрит на флягу и облизывает языком сухие губы.

— А ты сам пил? — спросил я, отводя флягу.

— Нет, зачем, — обиделся Володя, — я обыскал двадцать семь мертвяков. Только у пятерых нашел фляги — и то без воды. Я по каплям слил в одну. Тут полстакана будет. Пейте.