Станойка Копривица-Ковачевич - Поймать лисицу

— Ну, вот так-то лучше, — согласился человек с одутловатым лицом. Настроение его заметно улучшилось, так как он наконец избавился от соломы, отряхнул все соломинки со своих штанов. — Видишь, Еремие, какой у нас нюх — вышли на своего человека, — подмигнул он молодому. Потом шагнул к отцу, крепко схватил его за плечи и притянул к себе: — Слушай внимательно, дядя. Сегодня мы у тебя в гостях — и обращайся с нами как с гостями. Принеси еды — побольше да повкуснее, да и выпить чего-нибудь не мешает. Не вздумай подсунуть нам какие-нибудь помои — выльем тебе за пазуху, понял? — Он отпустил отца. — И вот еще что. Вечером пойдешь с нами, покажешь дорогу в Соколович. Ну как, договорились?

— Да я… — начал было отец.

— Твои заботы меня не касаются, — оборвал его пожилой.

Молодой постукивал пистолетом по ладони.

Но отец не сдавался.

— Послушайте, братцы, мне ж молотить надо, зерно пропадет…

— Завтра смолотишь, когда уйдем, — сказал пожилой.

Продолжая играть пистолетом, криво усмехаясь, подступил к нему и молодой.

— Ладно, ладно, — пробормотал отец. — Сделаю.

Влайко было жаль отца, вынужденного разговаривать с этими типами и подчиняться им. В душе он наверняка их проклинает. Но ясно было, что с ними шутки плохи: им ведь безразлично, куда стрелять — в человека или в пень.

— А теперь, щенок, беги домой да принеси нам перекусить, — приказал пожилой.

— Я пойду с ним, он ведь не знает, что взять, — засуетился отец.

— А ты здесь останешься, — перебил его молодой. — Неизвестно, что ты нам подстроить можешь.

— Пусть попробует, — пригрозил пожилой, мигая налитыми кровью глазами. — Мы тогда его дом с землей сровняем.

Влайко смотрел на них, на отца, и ему вдруг нестерпимо захотелось очутиться где-нибудь в другом месте.

— Ну, топайте, — прикрикнул пожилой.

Отец взялся было за узду, но молодой приказал:

— Лошадей оставь здесь. Так будет надежнее.

Беспомощно пожав плечами, отец кивнул Влайко:

— Идем…

— Эй, дядя! — окликнул его гнусавый. — Следи за своим щенком, чтоб не распевал партизанские песенки, иначе я ему язык окорочу!

Когда его уже не могли услышать, отец выругался сквозь зубы:

— Сволочи!..

— Вот они, твои четники! — сказал Влайко, решив высказать все, что было на душе, но получил такую затрещину, что в глазах потемнело. Он заплакал и отбежал в сторону, вызывающе крича: — Твои, твои, а то чьи же? Ты ведь их вон как любишь!

Отец схватил палку.

— Я тебе покажу, кого я люблю!..

Влайко пустился наутек. Все было обидно: и оплеуха, и пережитое на току унижение, но больше всего возмущала мальчика отцовская покорность. И он поклялся: пока жив, никогда не будет хорошо относиться к четникам, да и к отцу тоже, если тот будет с ними заодно.

Этой клятве Влайко остался верен навсегда, но никому, даже Рыжему, не рассказал, что с ним произошло в тот день.

И отец был нем как могила.

Погруженная в свое горе, мать раскачивалась из стороны в сторону, причитая. Отдельные слова доносились до слуха Раде: "Бедная я, несчастная… сынок мой… горе мне, горе…"

Раде не хотел тревожить ее, хотя с утра, кроме кусочка хлеба, во рту у него ничего не было и голод давал о себе знать. Выйдя из дома, мальчик сел на крыльце. Тут его и застал дядя.

— Что пригорюнился? — спросил он Раде.

— Ничего, — ответил мальчик угрюмо, поднимаясь со ступеньки.

— А Йоле где?

— Пошел на мельницу.

— А мать?

— Дома… — Он показал рукой на дверь.

— Никак не успокоится, — сказал дядя, качая головой. — Погубит она и себя, и вас.

Он зашел в дом, оттуда послышался его голос: "Радойка, послушай меня, Радойка…" Потом, выйдя на крыльцо, дядя обратился к Раде:

— Иди-ка ты ко мне на огород, мои там копают картошку, помоги им, а они тебя покормят! — И возвратился к матери.

Раде нехотя встал. На душе было тоскливо. Он чувствовал себя очень одиноким в этом мире, одиноким и никому не нужным. Ноги заплетались, словно на плечах лежала тяжелая ноша. "Почему так грустно и пусто у нас дома? — думал мальчик. — Никогда не знаешь наверняка, поешь сегодня или нет".

— Это потому, что у вас нет отца, — объяснила Лена, когда он однажды ей пожаловался.

— Да, у вас всегда хорошо. И всегда есть что пожевать, — с завистью сказал Раде.

— А ты живи у нас, — предложила она серьезно.

— Ну да! — рассердился малыш, — Как же я оставлю Йоле?

— А он станет к тебе приходить. Он и так каждый день у нас.

— А мама? — спросил Раде. — Она будет плакать…