Константин Лапин - Подснежник на бруствере

Побросав в кучу оружие, гитлеровцы сдались в плен. Автоматчики повели их в штаб полка. Мы с Раей вернулись в дом к перепуганной близкой стрельбой Серафиме Федоровне.

На следующий день приехали штабные офицеры, стали уговаривать нас пойти на канцелярскую работу в один из отделов штаба танковой армии. Война кончается, пора осваивать мирные профессии. Ни я, ни Рая, ждущая вызова в свою часть, вовсе не обрадовались этому предложению. Я просила направить меня в родную 21-ю дивизию. Но где ее искать в канун грандиозного сражения, когда бесчисленные части отовсюду стягиваются к вражеской столице?

Серафима Федоровна уговаривала меня ехать вместе с нею; в штабе армии дело найдется для всех. Война еще идет, в бою нередко и писарям приходится браться за винтовку. У меня же она не простая, снайперская.

Я согласилась еще и потому, что знала: танкисты первыми ворвутся в Берлин, значит, я скорее найду своих. Снайперам найдется работка во время уличных боев.

Мчимся по бетонированной автостраде, она такая ровная и широкая, что летчики используют ее как взлетную полосу. По бокам шоссе мелькают чистенькие, крытые черепицей фольварки, перед домами — липы, почки на ветвях набухли, как кулачки. Проезжаем разрушенный воздушными бомбардировками город, готические шпили торчат среди развалин, как обглоданные кости. (Вот и обрушилась война на головы тех, кто поднял меч! Но разве сравнить это со сплошной зоной пустыни, которую оставляли после себя орды современных гуннов?!)

Навстречу тянется бесконечная колонна пленных, наш водитель замедляет ход. Несколько автоматчиков конвоируют в тыл чуть ли не полк разоруженных гитлеровцев. (А наших военнопленных вели под усиленной охраной, с собаками, натасканными на поимку людей. И безжалостно пристреливали тех, кто не мог идти.)

— Что, фриц, отвоевался? Гитлер капут? — кричит, свесившись через борт машины, на которой мы едем, веселый боец.

Среди пленных преобладают пожилые фольксштурмисты, безусые юнцы из гитлерюгенда, но есть и кадровые солдаты. Эти бредут, опустив голову, не желая, а может, не смея смотреть нам в глаза. Через несколько километров их ждет привал, походная кухня с горячим обедом, ночлег под крышей. (А наших гнали по трое суток без пищи, с ночевкой на мерзлой земле, морили голодом и холодом в страшных лагерях смерти. Мы видели эти живые скелеты в полосатых арестантских куртках, под которые несчастные для тепла набивали бумагу, солому, листья.)

Многое вспомнилось, пока машина мчалась к маленькому немецкому городку, где разместился штаб танковой армии.

Нас с Серафимой Федоровной поселили во флигеле зажиточного бюргерского дома. Деревянные, с резными спинками кровати, пуховая перина, в которой тело непривычно утопает, гардины на окнах, кафельный пол в ванной. (А я охотно сменяла бы весь этот комфорт на жердевые нары в землянке, только бы снова оказаться среди подруг.)

Через город шли и шли толпы вчерашних невольников, освобожденных из концлагерей советскими воинами. Люди размахивали самодельными флажками — французскими, польскими, датскими, еще не знаю какими, распевали свои песни и нашу «Катюшу», на перекрестках плясали с бойцами. Как не похожи эти счастливые худые лица, горящие радостью глаза на вытянутые, хмурые физиономии бывших господ, еще вчера претендовавших на титул завоевателей мира!

Первый день работы, когда мне пришлось переписывать и подшивать штабные бумаги, тянулся бесконечно. Неловко чувствовала я себя в офицерской столовой: денег у меня не было, на передовой привыкла обходиться без них, и за обед расплачивался лейтенант, мой непосредственный начальник. Неужели это надолго?

Я обрадовалась, когда штаб танковой армии Катукова перебазировался на новое место, под Берлин.

В дни штурма немецкой столицы девушкам-снайперам пришлось сменить специальность. Маршал Жуков, решив ослепить врага перед ночной атакой, приказал стянуть на узкий участок фронта все имеющиеся в наличии прожекторные установки. Девушки быстро освоили новую профессию.

Тысячи прожекторов в назначенный час ударили по вражеской обороне. Именно ударили, так нестерпим был в ночи блеск искусственных солнц. Пока фашисты протирали заслезившиеся глаза, пока они старались разглядеть что-либо в сгустившемся после светового удара мраке, наши тяжелые танки уже прорвали оборонительный обвод, атакующие забрасывали дзоты гранатами, поливали все перед собой автоматным и пулеметным огнем.