Иван Багмут - Записки солдата

— Сбегут!.. — говорит проводник.

— Я постараюсь, чтобы не сбежали!

Решать надо быстро.

— Будьте наготове, — говорю я тем, кто вооружен винтовками, — и как только немцы станут подниматься, стреляйте, не давайте им оторваться от земли.

Четверо с винтовками остаются на месте, а мы, два автоматчика, пригнувшись, мчимся к немцам.

До немцев метров двести, но нас двое, а их четверо. Надо бить наверняка.

От быстрого бега спирает дыхание. Рубашки мокры от пота. Мне кажется, что дышим мы громко, словно кузнечные мехи, и немцы вот-вот услышат.

Ложимся и ползем. Сухой бурьян царапает лицо, но я ничего не замечаю. Все внимание сосредоточенно на четырех фигурах, которые возникают перед глазами, мгновенье бегут и снова падают.

Проходит минут десять, а может быть, час — не знаю: я утрачиваю способность ощущать время. До немцев уже шагов сто. Мы приближаемся!

Пот заливает глаза, сердце от напряжения колотится так, что вот-вот выскочит из груди. Мы проползаем метров пятьдесят, может семьдесят, и вдруг слышим немецкую речь. Немцы говорят негромко, но мы отчетливо слышим. Я подаю знак товарищу и готовлю автомат.

Неожиданно близко, в тридцати или сорока шагах от нас, вырастают четыре фигуры в белых халатах, с полевыми сумками через плечо. Лица у немцев застывшие, напряженные, они стреляют поверх наших голов и не успевают повернуться, как грохот наших автоматов наполняет всю окрестность.

Немцы падают, а мы, не переставая стрелять, поднимаемся и бежим к ним.

Видно, теперь немцы лежат всерьез.

— Фу-у! — вдруг вырывается у нас обоих, и мы, шатаясь, подходим к беглецам.

Они не шевелятся. На белых халатах, увеличиваясь, медленно расходятся алые пятна.

Я вытираю вспотевшее лицо и вижу, что рука моя в крови.

— Ранен я, что ли?

Товарищ протягивает мне зеркальце, и я вижу в нем свое исцарапанное лицо.

Мы дожидаемся остальных, потом забираем документы, оружие и медленно направляемся на хутор. Нас встречают партизаны и население.

Ни один немец не ушел.

Теперь мы можем отдохнуть. Маршрут полка известен, и можно не торопиться.

После обеда крестьяне показывают нам путь, значительно более близкий, и на следующий день к вечеру мы нагоняем наш полк. А в своей памяти я запечатлеваю еще одну, четвертую ночь, которую бессовестно проспал с вечера до утра.

Еще трое суток дивизия движется прямо на запад, и я с волнением гляжу на карту — до Харькова восемьдесят километров.

Неужто я увижу свой дом? Харьков!

Полковая колонна еще стояла, заняв всю длинную деревенскую улицу, когда впереди прозвучала команда:

— Противотанковая рота, вперед!

Старшина, который посматривал на длинные ряды домов, по-хозяйски прикидывал, где лучше стать на квартиру, настороженно повернулся лицом к голове колонны.

Через минуту была передана новая команда:

— Разведка, вперед!

Мы добежали до двора, в который свернули пэтээровцы, и пошли за ними. Сад этого дома выходил в степь. Командир полка с офицерами штаба и командирами батальонов стоял в саду и вглядывался в поле, откуда к селу медленно ползли два танка. Пэтээровцы быстро устанавливали свои ружья.

Когда танки были от нас в полутора километрах, кто-то из пэтээровцев выстрелил. За ним громко заухало еще несколько противотанковых ружей. Танки разом повернули и быстро пошли назад.

— Эх вы! — разочарованно обратился командир полка к командиру роты ПТР. — Не могли подпустить поближе.

«Эх вы!» — кажется, говорил взгляд каждого из нас.

Мы постояли еще с полчаса, вглядываясь в степь, но танки не показывались. Командир полка махнул рукой, и мы нехотя ушли.

— Ну, теперь готовьтесь к завтрашнему дню! — сказал кто-то из офицеров.

Взвод занял хороший, просторный и теплый дом, но никто не ложился спать. Наконец, когда уже совсем стемнело, вернулся из штаба старший лейтенант и принес задание:

— Сегодня в разведку идут две группы. Одна — в сторону фронта, откуда появлялись танки, вторая — направо, во фланг.

Задание фланговой группы, куда попал и я, состояло в том, чтобы выяснить, не засели ли немцы на ближайшем хуторе, и, если нет, пройти дальше, до следующего села за восемь километров от места, где мы находились, и постараться взять там «языка».

Только выйдя из села, я вспомнил, что у меня не в порядке валенок: на подошве против большого пальца появилась небольшая дырочка, и туда помаленьку набивался снег. Восемь километров туда и восемь обратно — это шестнадцать. Валенок не выдержит. Не хотелось отморозить ногу и не хотелось говорить об этом старшему лейтенанту, который вел нашу группу. Сейчас дырочка маленькая, но что будет через пять — десять километров? Ругая себя за неосмотрительность, я все проверял, не увеличивается ли дырка, а ничто так не мешает идти, как ожидание, что вот-вот порвется что-то в амуниции.