Иван Багмут - Записки солдата

Как бы там ни было, а я — родич царя! Кто бы мог подумать! Я, родич царя, терпел такое издевательство в семье Писателя! Меня передразнивали, обзывали лодырем, иной раз даже били! Били! Меня!

Нет, теперь я не позволю ничего подобного!

Приятное чувство охватило меня. Я — царь! Но вскоре я опомнился. Писатель воспитывал меня в демократическом духе, и я сообразил, что гордиться родичами-царями не больно-то хорошо… Ведь цари — паразиты и эксплуататоры, а я честный кот, кот-трудяга. Может быть, и не стоит восстанавливать семейные связи?..

Раздираемый сомнениями, я принялся завтракать. Дети натащили мне гостинцев — колбасы, сыру, всякой всячины, и я, нажравшись, как царь, заснул в углу комнаты. Уже сквозь сон я слышал, как один из учеников сказал:

— Он будет заведовать уголком живой природы.

Предложение все одобрили, и мне показалось, что в вопросе о выдвижении меня на эту ответственную должность много значило мое происхождение.

Во сне я испытывал необычное волнение, настолько тревожное и в то же время настолько приятное, что проснулся. Зевнув, я втянул в себя воздух и сразу раскрыл глаза. Поблизости были звери. Ноздри у меня раздулись, хвост нервно заходил, глаза искали добычу. В сумерках я увидел зверей. Дрожа и боясь пискнуть, они жались в своих клетках. Впечатления дня нахлынули на меня, и я забыл обо всем. Забыл про туляремию, забыл о доверии пионеров, назначивших меня заведовать уголком живой природы, забыл добрую учительницу, рекомендовавшую меня детям как вежливого, хорошо воспитанного кота. Сознание пронизывала одна мысль: «Я царь зверей! Все боятся меня! Все принадлежит мне! Я все могу!»

Неслышно ступая, я шел по пустыне, среди раскиданных там и тут таблеток — пирамид, к зверям, которые мелькали среди роскошных пальм, высившихся на покрашенных зеленой краской бочках.

Ныне, когда пишу эти строки, я в состоянии спокойно проанализировать мои переживания. Подъем был настолько силен, что я даже забыл свое сибирское происхождение и представил себя не в тайге, как это бывало обычно, когда я мечтал или попадал в новые условия, а в африканской пустыне.

Я услышал визг обезумевшего от страха зверька. Сознание мое помутилось. Как бешеный я прыгнул на свою жертву. Клетка треснула, я сжал в когтях мышь. Запах крови окончательно вывел меня из себя, и я, свирепея, бил, гнул, ломал, громил клетки и душил зверьков — мышей, крыс, птиц.

Покончив с наземными существами, я бросился к аквариуму. Но вода охладила меня, хотя я даже не обмакнул в нее лапы. Достаточно было представить себя мокрым!

— Ну что ж! Живите, — сказал я рыбкам. — И цари бывают милостивы!

После такой напряженной работы мне захотелось есть, и я подошел к еще теплой крысе.

«А туляремия?» — раздался внутренний голос, и я отступил на шаг.

«Дурак, — откликнулся другой голос. — Разве в школе станут держать больных животных?»

Я колебался, но дразнящие запахи разжигали аппетит, и я не выдержал.

— Пан или пропал! Двум смертям не бывать! — воскликнул я.

Боже, как вкусна пища, когда ты сам ее добыл! Какое наслаждение лакомиться ею после трудной работы!

Я съел почти все и разлегся посреди комнаты. Хотя я совсем недавно проснулся, меня снова клонило ко сну. Снилась мне сперва тайга, потом Африка, а дальше начали душить кошмары. Откуда-то явилась жена Писателя с огромным веником в руках и закричала грозно: «Мерзавец!» Рядом стоял Писатель и дразнился: «Дрллляствуйте! Это неклясиво!» При этом он не улыбался, как обычно, когда дразнил, а был угрюм, и это ужасало меня.

«Убить его!» — вдруг раздался голос хормейстера, и я раскрыл глаза.

Ни Писателя, ни его жены не было. В комнате толпились дети в красных галстуках; обступив меня, они выкрикивали угрозы.

— Я хочу спать, — сказал я и, тряхнув головой, повернулся на другой бок.

— А! Так ты еще и не каешься! — обиделся мальчик, рассказавший о моих родичах. Он схватил меня за шкурку и поднял высоко в воздух. — Посмотрите на этого мерзавца!

Я вспомнил ночь и все понял. Что со мной будет?!

— Он уничтожил наши экспонаты и заслуживает смерти! — сказал кто-то в толпе.

Дело, мягко выражаясь, оборачивалось плохо. И как это я так неосторожно поддался настроению минуты? О туляремии подумал, а о возмездии нет. Затаив дыхание, я ждал, что скажут школьники. Все молчали. Затеплилась надежда: массы не поддержали жестокое предложение.

— Выгнать его из школы! — раздался голос.

— Выгнать, выгнать! — запищали все, и я впервые в жизни узнал, что детский гам может ласкать слух.