Дарья Плещеева - Операция «Аврора»

— При чем тут Некрасов?! Он же — кадет, а твои головорезы — эсеры!

— Не мои они, Сашкины!.. И не эсеры, а самые настоящие кадеты.

— Но мальчишка назвался социалистом-революционером!..

— Какой такой мальчишка?.. A-а, это который с Феликсом приходил?.. — Гришка меленько засмеялся. — Так он действительно щенок ишшо! Ему что ни скажи, всему верит.

— Задурили, значит, парню голову и — как порося на заклание отправили бомбу кидать? — снова рассвирепел Голицын.

— Да не я это! — немедленно возопил Гришка. — Сашка Шапиро его надоумил!.. А приказал, видать, Некрасов.

— Значит так, «святой засранец», — раздельно сказал Андрей. — Пока свободен. Но ты меня знаешь: поймаю Шапиро и проверю твои слова. Не думаю, что идейный хасид будет выгораживать твою продажную шкуру. Ну и если наврал, пеняй на себя! Пшел вон!..

Распутин подхватился из кабинета так, будто за ним гнались черти.

— Зря мы его отпустили, Андрей Николаевич, — покачал головой Верещагин. — Он определенно чего-то недоговаривает.

— Думаю, насчет Шапиро он не соврал — слишком рискованно. А вот каким боком здесь замешан господин Некрасов, следует очень тщательно проверить. И если мои подозрения оправдаются и выяснится, что кадеты и господа масоны вышли на «тропу войны» против государя императора и связались с британской секретной разведывательной службой, то помоги нам Господь одолеть всю эту свору!..

— Так что, объявляем в розыск?

— Да. Шапиро пусть ищет полиция, а мы займемся кадетами и масонами.

Москва праздновала Пасху. Все сорок сороков церквей были переполнены, колокольный звон не прекращался ни на минуту. Для человека непривычного Пасхальная седмица в Москве — всегда тяжкое испытание. А для человека, занятого серьезным делом, — тем более.

Это обыватель в Светлую седмицу, разговевшись, ходит в гости, дарит и получает в подарок пасхальные яички, предается радостному застолью. А каково стенографисту, который, сидя на чердаке в специально оборудованном логове, половины слов через слуховую трубу не может разобрать?

Давыдов нервничал. Он знал, что сразу после праздника на квартире Балавинского состоится важное совещание. Он тщательно готовился к своевременному налету на эту квартиру, потому и тратил время на болтовню с Гольдовским, и пытался докопаться, что за сети плетутся в гостиной провидицы Ефросиньи, и читал донесения стенографистов, вылавливая в стопках расшифровок где фразу, где две. По мере возможности ему помогал Нарсежак, но Федор страх как не любил бумажной работы. Он мечтал опять уйти недели на две в поиск, как на японской войне, залезть к Ефросинье через дымовую трубу, выкрасть консула Ходжсона и устроить какую-нибудь бешеную погоню — уже все равно, за кем.

Но во всей этой суете Давыдов не забывал еще один, важный для себя вопрос: как извлечь Элис из больницы?

Если она сама не может оттуда выйти — значит, оказалась в странных и, возможно, опасных обстоятельствах. Она не уехала из России, а ведь ее должны были вывезти!

Доктор Маргулис — лицо, близкое к масонам. Его явно попросили приютить потерявшую память девицу, и он не отказал. Но больница стала для Элис тюрьмой — как оттуда скрыться человеку, не имеющему документов, одежды и даже обуви? Куда этому человеку пойти? А что, если ее там охраняет какой-нибудь неприметный санитар, вроде Бондарчука? Очень легко спрятать под широким халатом не то, что револьвер — автомат Федорова!

Врать Давыдов не любил. Очень не любил — считал это недостойным. Но другого выхода не видел. И потому направился к Кошко с очередной просьбой.

— Вы сами знаете, Аркадий Францевич, людей у меня немного, — прямо сказал он. — Кого-то прислала СОВА, кого-то оставил мне господин Максимов. А тут такое дело: получено донесение, что на территории Старо-Екатерининской больницы прячется бомбист. И как бы там, в больничных лабораториях, не устроили очередной цех по изготовлению бомб…

— И очень даже удобно, — пробормотал Кошко. — Я вам больше скажу: если там бомбиста и не поймают, то наверняка найдут кого-нибудь, за кем полиция уже давно охотится. Хорошее место, чтобы отсидеться. Думаете, мало докторов, которые состоят на службе у мазуриков и тайно врачуют огнестрельные раны? А ведь про такие раны нужно доносить в полицию. Однако наша интеллигенция гордо презирает доносы. Тут еще до меня был случай: обокрали одного такого доктора. Потом оказалось — пациент стал наводчиком. Сперва наш чудак бинтовал раны беглому каторжнику, борцу с кровавым царским режимом, а потом борец сделал слепки с ключей. Такой вот водевиль…