Дарья Плещеева - Операция «Аврора»

— А Гольдовский?

— Может, образумится? — Кошко задумчиво покрутил ус. — Все мы смолоду колобродили… А у него ведь, у чудака, способности — пером владеет!.. Ну, это вы сами разберетесь. Что касается нашего ведомства, он тогда оказался первым подозреваемым — ничего не знает, ничего не видел, ничего не помнит, только орет, как резаный. Потратили мы на него время и чуть не упустили настоящего вора… Погодите, я вам сейчас агента Никишина велю позвать. Он в этом деле проявил себя не лучшим образом, был сослан караулить Николаевский вокзал, и на вашего однокашника страх как зол! Он охотно поможет собрать все необходимые сведения. Кое-что, не вошедшее в бумаги, Никишин помнит и с тамошними дворниками у него прекрасные отношения. Справится с заданием — заберу его с вокзала.

Пока Кошко посылал курьера за Никишиным, Денис изучал список, но мыслями был в кадетском корпусе, прямо видел перед глазами красавчика Гольдовского…

Олег был младше Давыдова на год, и его отчислили с четвертого курса за вольнодумство и дерзкое поведение. Денис сам был далеко не ангел, но начальство отлично видело разницу между мальчишеским озорством и тайной раздачей однокашникам бунтарских брошюрок. Честно говоря, когда Гольдовский покинул корпус, Давыдов вздохнул с облегчением: умный старый воспитатель растолковал ему, чем могла закончиться дружба с Олегом.

Кошко отдал список, чтобы ремингтонисты его перепечатали, распорядился принести в кабинет два стакана горячего чая и был готов развлекать Давыдова и дальше, но Денис заметил, что в коридоре на выставленных вдоль стены стульях собралась перед кабинетом целая очередь.

— Я бы мог подождать Никишина и в другом месте, — сказал он. — Что ж мне у вас время отнимать?

— Не стану кокетничать, время мое действительно на исходе, — прямо сказал Кошко. — Я рассчитывал, что для первого знакомства хватит четверти часа.

— Где тут ближайшая кондитерская? Я там бы обождал.

— Зачем кондитерская? У нас поблизости хороший трактир, туда все мои агенты бегают. Вам там и свежие газеты подадут. Содержатель трактира — большая умница, иной раз хороший совет может дать. Да ему и выгодно — мы его кормильцы! Скажете, что от меня и что ждете Никишина, он и расстарается. — Кошко крепко пожал Денису руку. — Ступайте с богом, а я пока отправлю пару записочек своим людишкам. Они в моем поручении не увидят для себя беды и опасности, так что не станут кочевряжиться и плакаться, а все исполнят чин чином. Вот если бы кто-то из воровской аристократии мне потребовался — было бы сложнее. Тут они ножа промеж лопаток боятся. А то — присяжные поверенные, чиновники какие-то, богатеи… Думаю, все получится.

Шел Великий пост, самый что ни на есть строгий. Но не все агенты его блюли, а начальству было мало дела до этакого скоромного вольнодумства. Уразумев сие, трактирщик велел стряпать и рыбные блюда, но одно соблюдал свято: к чаю — никакого сахара, сахар — еда скоромная, его через говяжью кость перегоняют, а извольте-ка плошечку липового медка!

Давыдов взял к чаю два расстегая с налимьей печенкой, спросил «Московские ведомости» и вскоре дождался Никишина.

Агент был, по первому впечатлению, его ровесником — довольно высокий, худой и белокурый. Предупрежденный половой сразу подвел Никишина к столику Давыдова.

— Значит, господин Гольдовский?.. — задумался он. — Весьма сомнительный господин, смею заметить…

— А вы говорите прямо, — посоветовал Давыдов. Неудачливый агент почему-то был ему симпатичен.

— Коли прямо — зря тогда его в разработке прекратили, то есть… это у нас так говорится. Я и сейчас убежден, что в деле с портсигаром он не совсем чист. Но камушки нашлись — так и черт с ним! То есть, извините…

— Вы бы хотели довести это дело до победного конца?

— Хотел бы, да только где время и средства взять?

— Это теперь моя забота, господин Никишин. Если попрошу, на несколько дней вас отдадут в мое распоряжение.

Агент улыбнулся.

— Тогда вот что я вам скажу, господин Давыдов. Этот Гольдовский, помимо службы, промышляет тем, что переводит пьески с французского на русский. Театров в Москве множество, и все новые открываются. И есть любители, то бишь аматеры, ставят пьески для своего удовольствия. Да ведь на его жалованье и на грошовые переводы не проживешь, я узнавал. Имени у него нет — вот что, а на имя еще поработать надо. И, похоже, что его кто-то подкармливает. То он часы в заклад несет, обедать не на что, а то на лихаче, в дорогой паре, с визитами едет. Дворник там, Архип Степанович, его невзлюбил — так он мне все докладывает. И это не дама — Гольдовский к богатенькой не пристроился. У него амуры с кокоткой, Шуркой Еврионом. Её мы знаем, она бы никаких дам не потерпела. Так он эти амуры скрывает, скрывает, а потом вдруг — бац! — и выезжает куда-нибудь вместе с Шуркой.