Ганс Кирст - Покушение

В течение последующих двенадцати часов граф фон Бракведе лежал неподвижно в углу своей камеры, а очнувшись, подполз к двери и, выплевывая кровь, закричал из последних сил:

— Нет! Я все равно ничего не скажу! Ни одного слова!

Эрнст Кальтенбруннер, шеф главного управления имперской безопасности, ежедневно представлял фюреру письменные доклады. Они состояли из нескольких разделов: «Голос народа», «Донесения с места событий», «Результаты допросов», «Описание закулисной стороны событий», «Списки арестованных», «Результаты следствия». К разделу «Голос народа» Адольф Гитлер проявлял особый интерес. И Кальтенбруннер учитывал это в своих докладах: фюрер имел право читать то, что ему нравилось. Например, о том, как один офицер вермахта заявил: «Этих свиней следует топить в реке, как котят».

Газеты пестрели статьями под броскими заголовками: «Гнев народа», «Справедливое возмущение». Германские радиостанции передавали подобные сообщения постоянно. «Фронт полон негодования и безоговорочно поддерживает фюрера…» — говорилось в них. А фольксгеноссен, согласно докладу Кальтенбруннера, единодушно заявляли: «Таких подлецов необходимо подвергнуть средневековым пыткам».

Сотрудники Кальтенбруннера собирали голоса народа так же прилежно, как пчелы мед. Они коллекционировали их в домах бюргеров, в казармах, в пивных, на фабриках и заводах, среди солдат на передовой. Создавалось впечатление, что вся Германия, слившись воедино, благодарила бога за совершенное им чудо — спасение фюрера.

Правда, в этом море славословящих голосов раздавались иногда и другие. Глава государства, например, узнал, что в Галле арестована женщина, высказавшая сожаление по поводу неудавшегося покушения, а в Вене — другая женщина, заявившая: «Это должно было когда-нибудь случиться!» Но враждебные голоса тонули в восторженных воплях бравых фольксгеноссен, охваченных ужасной яростью. И благодарностью тоже. Из Шверина сообщалось: «Набожные женщины утверждают, что фюрер имеет хорошего ангела-хранителя». Солдаты и молодые офицеры выражали свой гнев в таких словах: «Смерть через повешение для этих тварей является вполне заслуженным и даже мягким наказанием», старшие же по возрасту офицеры придерживались иного мнения: «Эти люди заслуживают пули».

И снова в докладах отмечалось, что «возмущенный до глубины души немецкий народ» единодушно требует «навести наконец порядок в рейхе» и к тому же высказывает одну очень интересную мысль: «Лучше повесить одним больше, чем одним меньше!»

— Вы в состоянии двигаться? — спросил Аларих Дамбровский, заботливо склоняясь над графом фон Бракведе. — Прошлой ночью я уж было подумал, что вы отдали концы.

— Нет, жив еще.

— Постарайтесь, чтобы они этого не заметили как можно дольше, — посоветовал человек, похожий на худосочного ребенка. — Лежите так и делайте вид, что не можете даже пальцем пошевелить, а я скажу, что сам перетащил вас на топчан. — Дамбровский стал осторожно ощупывать фон Бракведе своими тонкими, как лапки паука, пальцами — граф закричал от боли. — Плохо дело! — сказал тюремный уборщик. — А как с головой? Вы хоть в состоянии думать?

— Не хочется.

— Это хорошо, — обрадовался Аларих и вынул из кармана брюк какую-то бутылочку. — Многого сделать для вас не смогу. Придется обходиться без мазей и повязок. Однако я достал для вас укрепляющее средство — рыбий жир. Здесь его никто не хочет пить, но это лучше, чем ничего.

— Давайте сюда! — Фон Бракведе трясущимися руками схватил бутылочку. — Мне нужно встать на ноги.

— Чтобы снова попасть к этому мяснику?

— Мне необходимо поговорить с кем-нибудь из моих друзей.

— С кем, например?

— С кем-нибудь…

— В этом заведении их, вероятно, немало? Могу ли я быть вам чем-либо полезен?

На следующее утро фон Бракведе попросил, чтобы его повели в умывальник. Там всегда можно было услышать слово сочувствия или хотя бы увидеть предостерегающий взгляд, а стоя в углу под душем, даже переброситься несколькими фразами.

— Лучше поберегите себя, — порекомендовал Дамбровский, сооружая графу подушку из его тужурки. — А если вы все же пожелаете передать какую-нибудь весточку, то я, возможно, что-то сделаю для вас.

— Уж не хотите ли вы меня продать, а?

Аларих через силу улыбнулся:

— Кажется, вы уже пришли в себя. Я очень рад за вас. Итак, кому вы хотите передать весточку? Графу Мольтке, Юкскюллю или Бертольду Штауффенбергу? И еще доктор…