Гюнтер Хофе - Мерси, камарад!

После этой беседы, где Гитлер, дав волю собственной фантазии, разглагольствовал о новом чудо-оружии, которое решит исход войны, он поспешил обратно в Берхтесгаден, откуда спустя трое суток пришел приказ командующему группой армий «Б» начать новое наступление.

8 приказе высказывалась мысль, что если с поставленной задачей не справятся войска вермахта, то победы добьются части СС.

Из района Тарнополя во Францию будут переброшены 9-я и 10-я танковые дивизии СС, которые из-за разрушений железнодорожных линий в Лотарингии идут своим ходом. Они сбросят томми в море. Так сообщил командующему 7-й армией обергруппенфюрер СС Хойсер, командир 2-го танкового корпуса СС. Кроме того, на подходе находятся и другие части СС.

7 июня американцы начали действовать, подвозя через Ла-Манш части искусственного порта «Малбери», чтобы смонтировать его у Сен-Лорана, в то время как части волнолома английского порта были подведены к берегу и поставлены на якорь у Арроманша.

На рассвете 19 июня неожиданно разразился сильный шторм. Огромные волны выбрасывали суда на берег. Потери оказались огромными: потоплено триста судов; восемьсот судов, в основном перевозивших танки, были выброшены на берег. Американский искусственный порт оказался полностью разрушенным, английский искусственный порт у Арроманша пострадал значительно меньше, так как его частично защищали скалы Кальвадоса и временные волноломы, созданные из затопленных судов.

За трое суток шторма на море англичане и американцы понесли в обоих искусственных портах и на всем канале такие потери в судах, которые в пять раз превышали потери, понесенные ими в ходе ведения боевых действий.

Выгрузка живой силы и техники была прервана на целую неделю. Запасы боеприпасов упали до критической точки. Англичане и американцы были вынуждены временно прекратить наступательные действия. Над их десантными войсками на захваченных ранее плацдармах нависла серьезная угроза.

Однако гитлеровский генералитет ничего этого не знал, а немецкие солдаты просто получили небольшую передышку.

Между тем погруженная в эшелоны дивизия генерала Круземарка катила по железной дороге через Тулузу и Бордо в направлении города Анже-на-Луаре, до которого еще можно было доехать. Дальше железнодорожное полотно было сильно разрушено.

На крыше каждого вагона или платформы были установлены зенитные пулеметы и пушки, готовые открыть огонь в случае появления самолетов противника. По ночам над эшелонами вспыхивали разноцветные осветительные ракеты, запускаемые неизвестно кем, когда они проезжали по районам, контролируемым французскими патриотами. Других событий не было.

В то время как в Нарбонне происходила погрузка очередного эшелона, в Анже уже разгружались подразделения первого эшелона, которым предстояло пройти форсированным маршем двестипятидесятикилометровый участок пути, отделявший их от передовой. От Анже сильно разрушены были не только железные, но и шоссейные дороги, которые к тому же днем и ночью находились под обстрелом артиллерии противника, так что недостатка в донесениях о потерях не было.

В голове колонны двигался 1-й артиллерийский дивизион капитана Остерхагена. Идти приходилось только ночью, а днем укрываться в тени деревьев и кустарников. Следовавший за первым артдивизионом 2-й дивизион все чаще и чаще наталкивался на разбитые тягачи, воронки от бомб, могилы, на которых встречались знакомые имена. Моросил мелкий дождь. Эйзельт вместе с Рорбеком ехали, оторвавшись далеко от колонны. Машину вел Зеехазе, который, низко склонившись над баранкой, думал о том, что скоро настанет и его час.

— Сегодня по крайней мере самолеты противника оставили нас в покое, — заметил начштаба, посмотрев на затянутое черными тучами небо.

— Пожалуй, — неохотно ответил Рорбек. Он вспоминал Мартину, и его сильно угнетало, что он все дальше и дальше удаляется от нее.

— Двадцать третьего русские предприняли мощное наступление против группы армий «Центр», и притом на широком фронте — километров семьсот.

— Вчера ночью я слышал об этом по радио.

— Витебск, Орша… знакомые нам места. Не хотел бы я очутиться сейчас в тех краях, — сказал обер-лейтенант Эйзельт.

А радиотехник подумал: «Он хоть и тоже офицер, но его нельзя сравнить с Тилем. Тот не побоялся предложить мне перейти с ним на «ты». Той зимой в России. Мы были тогда передовыми артиллерийскими наблюдателями. Однажды в избе мы с ним натолкнулись на раненого русского летчика. Я до сих пор никак не могу забыть испуганных глаз русской крестьянки, хозяйки избы. Тиль кричал мне тогда: «Давай! Давай!» — и тащил меня из избы во двор. Это его «давай» наверняка относилось и к русскому летчику, словно он хотел сказать ему: «Мотай отсюда, прячься! Иван!» Возможно, это было больше, чем пощада, быть может, это была своеобразная демонстрация человеколюбия. Позже мы с ним никогда не говорили об этом случае».