К долгожданному отъезду приготовились заранее, еще с вечера, и поэтому шоферам долго ждать ребят не пришлось.
— Грузись, огольцы! — радостно крикнул Петька, подсаживая в кузов первой машины коротышку Вальку Пима.
Потом ребята посадили в машины девчонок, рассовали меж ними ведра, бадейки и тючки с едой — до Ишима путь предстоял долгий — и с громкими криками и воплями полезли в кузов сами.
Последними сели в машины воспитатели и Анна Аркадьевна.
Призывно просигналил первый грузовик, и колонна тронулась.
Вслед уезжающим махало множество рук: ленинградцев провожали тепло. И примерно с километр скакал за машинами на неоседланном огненном жеребце лохматый и чумазый Мотька.
— Э–ге–гей! — кричал он. — Не забывайте!
— Не за–бу–у-удем!
— Прощай, Бердюжье!..
— Недельки через две будем дома, — радовался Талан. — Даже не верится. Узнают ли нас? Узнаем ли мы Ленинград?
— Чепуха! — засмеялся Иванов. — Как это нас не узнают или мы не узнаем? Мы же натуральные ленинградцы! — И он запел:
Пусть нас раскидало по планете
Черной, грозной силою войны.
Мы с тобой теперь уже не дети,
Мы — Отчизны верные сыны!
— Ты молоток, — сказал Новожилов. — У тебя котелок варит.
— Все мы молотки! — крикнул Петька. — Все! — И вдруг поник, сделался грустным, повернулся спиной к кабине и стал смотреть на степь и перелески, на убегающий назад большак…
Прошло много лет. Выросли, возмужали бывшие интернатовцы, у многих из них уже обильная седина в волосах…
Да, годы летят. Ленинградские мальчишки и девчонки, спасенные Родиной в лихую годину войны, давно уже сами стали папами и мамами, даже дедушками и бабушками, но никогда не забудут они, как четыре долгих тревожных года жили без отцов и матерей — вдали от дома родного.
В воспоминаньях толку нету,
Но почему–то к ним влечет, —
Так песня грустная пропета,
А грусть все за душу берет, —
писал спустя годы после возвращения в родной город уже взрослый Петька Иванов — теперь он стал Петром Степановичем.
Да, годы летят!.. И ничего тут не поделаешь, что бывшие интернатовцы встречаются редко. У каждого — свои дороги! Многих судьба раскидала далеко друг от друга.
Регулярно, раза два в год, видится Иванов лишь с Жаном Гансовичем Араюмом, который живет и работает недалеко от Ленинграда. Да сравнительно недавно навестили Петра Борис Тимкин (помните, в интернате его прозвали Добавкой?) с женой и своей родной сестрой Валей. Валя работает в детском доме в городе Кировске. Воспитатеем. Сейчас нет войны, но есть дети, живущие и в мирное время без отцов и матерей, и Валентина отдает этим детям — мальчишкам и девчонкам — тепло своего сердца, чтобы выросли они гражданами, достойными своей великой Родины.
Есть неожиданные встречи:
«Мир тесен», — люди говорят…
Вот так, как–то неожиданно, вроде бы случайно, встретил Петр Иванов весной, накануне Дня Победы, товарища далекого военного детства — Александра Васильевича Цыбина. Произошло это в еще безлистном, но уже чуть зеленеющем от раскрывающихся на деревьях почек Михайловском саду.
Я сказал, что встретились они «вроде бы случайно». Но в жизни все закономерно. Обоих притягивало к себе Марсово поле, хоть оно и не связано прямо с Великой Отечественной…
Они не виделись несколько лет.
После изумленного узнавания, первых радостных возгласов, крепких рукопожатий и объятий, оба взволнованные, обрадованные тем, что видят друг друга, они присели на первую попавшуюся скамейку. И, как всегда бывает в подобных случаях, начались бесконечные взаимные расспросы: «А помнишь? А знаешь?»
Пожилые женщины в темных фартуках — садовые работницы — сгребали в большие кучи бурую прошлогоднюю листву, сухие, сбитые ветром и птицами веточки, сучки и сжигали их. Сизоголубой, горьковато–пряный дымок медленно стлался по влажной земле, обволакивал черные кусты и незаметно таял…
Петру вспомнились когда–то давно слышанные стихи:
А в старом парке листья жгут,
Он в синей дымке весь.
Там листья жгут, там счастья ждут…
«Кажется, это Шефнер? Или Коля Новоселов?» — подумал он, досадуя, что не помнит точно. Покойный поэт Николай Новоселов любил иногда читать эти строки.
Погрузневший и располневший за последние годы Цыбин положил Петру Степановичу руку на плечо:
— Ты что загрустил?
— Вспоминаю. Прошлое, — ответил Иванов, немного помолчав. — Без этого жить нельзя. Ведь прошлое — это та почва, на которое выросли все мы, сегодняшние… Ну а ты–то как?
Читать дальше