— Подморозились небось? — он облизнулся при виде творожных сырков, которые Толька осторожно, как нечто драгоценное, выкладывал из кармана пальто на свой топчан.
Был Васька в тот момент похож на хитрого и вредного черного кота.
— Морозец не очень, чтобы очень, — добродушно ответил Петька, потирая и грея ладони перед открытой печной дверцей.
— Хожу по всем комнатам, за печками слежу, — пожаловался Дадаев. — О вас забочусь — всюду тепло должно быть… А в животе пусто, — закончил он неожиданно.
Дысин только плечами пожал:
— Ну и что?
— Я ужас как сырки эти люблю!
— Ну и что? — снова спросил Толька и переложил сырки с топчана на подоконник, подальше от Васьки.
— А ну дай сюда! — рявкнул Васька и ринулся к Дысину. — Давай сырки!
— Э-э! Мы их не для тебя несли! — возмутился Петька и далее перестал отогревать у печки озябшие руки.
— Заглохни, чивжик! Я хочу их съесть, и я их съем! — твердо сказал Васька и, оттолкнув Петьку, заступившего ему дорогу, схватил уже немного оттаявший творожник.
Дысин, обычно спокойный и уравновешенный, не выдержал. Он медленно повернулся от окна и ударил Дадаева в ухо.
— Положи!
— А-ах! — тонко взвыл Васька и саданул Тольку кулаком в лицо.
Съев один, Васька схватил и стал торопливо поглощать второй сырок.
— Ладно, — сказал Дысин, — раз уж эта обжора слопала два… — он неожиданно подскочил к Дадаю и укусил его за нос. Потом одной рукой обхватил оторопевшего Ваську за шею, а другой стал запихивать ему в рот третий сырок.
Дадаев вылупил глаза, захрипел и ошалело замотал головой.
— Оставь его, подавится ведь! — испугался Петька. — Ну его к лешему!
— Что хотел, то и получает, — сказал Дысин.
— Ы-ы! — промычал Васька. — Пу–у–устите!..
— Ну и нахал ты, — рассердился и Петька. — Сначала по мордам, а теперь воешь? — Он выплеснул Дадаеву в лицо ковшик звенящей льдинками воды и выволок за шкирку в коридор.
Оказывается, когда вдвоем, то не так уж все и страшно.
По–настоящему Петька разозлился только теперь. Так старались, терпели, облизывались… и остались ни с чем. Надо было еще там, на улице, съесть эти сырки!
Но, глянув на Дысина, он перестал обидно возмущаться: Толька плакал и мокрым полотенцем утирал разбитое лицо.
— Ну да ладно, — попытался успокоить его Иванов, — чего теперь переживать, Васька свое получил.
— И сырки тоже… получил, — буркнул Толька.
— Забудь о них. Пойдем лучше в Гагарина, картошку менять. Там уже мужики раненые домой по–возвращались. В таких домах за бумагу много картошки дают, больше, чем за деньги! Брошюрки разные — те на курево идут, а белая бумага — на письма. Сейчас много писем пишут!
Гагарино — небольшое село — находилось километрах в пяти от Бердюжья. Туда и обратно — десять. Дысин заколебался.
— Опять по морозу топать? В такую даль!
— Но его колебания были недолгими.
— В комнату влетела разгневанная Мария Владимировна:
— За что вы избили Дадаева? Какой ужас! И чуть не задушили!
— Петька глянул на Тольку, Толька — на Петьку, и оба насупились. Ну и Васька! Сам затеял драку, а когда получил отпор, побежал и наябедничал! Этого они от него все же не ожидали. Но они–то не ябеды и ничего не скажут про сырки!..
— Что же вы молчите? Отвечайте!
— Мы его. не избили. Он получил сдачи, — сказал Толя Дысин.
— Сам полез, — подтвердил Петька.
Мария Владимировна только руками всплеснула:
— Ах, сам! Может, он сам себя и за нос укусил?
— Нет, это мы…
— Спасибо за признание. — Мария Владимировна слегка наклонила голову в иронической благодарности. — Так вот, — заключила она резко, — о сегодняшнем вашем поведении мы еще поговорим…
И ушла.
— Не привыкать, — сказал ей вслед Петька. Оставшись одни, приятели повздыхали, повозмущались подлым Васькиным поведением, который свалил на них одних всю ответственность за случившееся, пожалели, что ему еще мало попало, и наконец успокоились.
Потом Толька отогнул матрац на своем топчане, достал из–под него пару толстых брошюр, которые хранил, чтобы писать на них в школе, надел шапку, пальто, сунул брошюры в карман и буркнул:
— Ну чего сидишь? Пошли.
— Куда? — спросил Петька, размышлявший в это время о человеческой несправедливости.
— В Гагарино. Сам ведь звал…
У Петьки нашлось десятка два листков чистой бумаги, он положил их за пазуху, хотел было присоединить к ним почти новый учебник русского языка, лишь местами заляпанный кляксами, но передумал и спрятал его под подушку.
Читать дальше