Игорь Гергенрёдер - Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

Отречение императора обрадовало нас — мы считали его виновником войны с Германией.

И вообще мы были республиканцами. Мой другой старший брат студент Владимир (он с детства носил прозвище Вильгельм Телль) так здорово разъяснял свой идеал — «свободу швейцарского образца»! Он обожал доказывать, что Россия может прийти к благоденствию «только через самоуправление по–швейцарски».

О большевицком перевороте Владимир выразился: «Это вынужденное предприятие германской разведки и дельно мыслящих русских реалистов» (конечно, он имел в виду не учащихся реальных училищ).

После заключения Брестского мира домой вернулся Павка — в малиновых, с двумя звёздочками, погонах подпоручика. Мы узнали от него, что большевики — не такие уж друзья Германии и что от них «мерзковато разит фанатизмом новой хлыстовщины». У Павки оказались какие–то друзья в Москве, от них он получал вести, что там тайно создан антибольшевицкий Правый центр, который видит освобождение России от красных в дружбе с Германией. Павел горячо повторял, какое это «отрезвление, какое хорошее дело!» И «хорошо то, что во главе — травленый волк Гурко*".

Владимир возражал, что Гурко — монархист. Павла это и самого мучило, он раздражённо заявлял, что «пусть мавр сделает своё дело, а там жизнь сама повернёт. Какая, к лешему, монархия? Династию в шею, долой назначенчество, выборная власть на местах!»

Разговор переходил на то, что мир с Германией — это прекрасно, но, с другой стороны, такое унижение для России… Вот бы разрешить всё по–рыцарски — вничью, как партию в шахматы!

Рассуждали о большевиках. Я не принимал всерьёз то, что Павка, повторяя чьи–то слова, сравнивает их с хлыстами. Меня трогали большевицкие декреты: «Именем Республики…» — какие слова!

В кузнецком совдепе — симпатичные люди. Механик паровозного депо Суёмов — я дружил с его сыном. Телеграфист Аренин — заядлый рыболов, сколько раз брал меня на рыбалку. Теперь оба называют себя большевиками, утверждают: народ на пороге великого, светлого… Разберись тут.

В апреле в Кузнецк вошёл красногвардейский отряд Пудовочкина. И тогда стало понятно всё. В один день я увидел десять убийств. Они происходили на улице, а сколько их было в домах, в сараях… Купца Ваксова, единственного, похоронили в гробу. Всех других, по приказу красных, просто зарывали где попало.

С каким восторгом мы встретили выступление чехословаков против большевиков! Как сумасшедше кидали вверх фуражки, узнав о формировании

Народной Армии.

Пошёл купаться Уверлей…

Спрыгиваем с площадки в снег. Посветлело; перед нами простирается белая целина. Мы должны закрепиться справа и слева от железной дороги, перпендикулярными к ней линиями. Нас всего штыков полтораста, так что линии обороны получаются недлинными.

Селезнёв подступил к Кошкодаеву:

— Как с котловым питанием?

Тот отвечает расплывчато: положено, чтоб со следующим составом прибыла кухня.

Билетов, повернувшись к нам, кричит:

— Я вас поздравляю! С добрым утром! — оборачивается к фельдфебелю: — А паровоз, какой кухню повезёт, будет сильно гудеть? — До чего нахальный у

Вячки вид! Издаёт губами неприличный звук.

Кошкодаев угрюм — сейчас взревёт лютым зверем!.. Но он нудит на одной скрипучей ноте:

— Какие ко мне претензии? Воевать надо, сполнять приказ!

На него наседают:

— А что — наступление? Сколько нам тут быть?

Он, наконец, рявкает:

— Отставить разговоры! — Потом, смягчая, добавляет: — Вы образованные, а дело военное — как не понять? Должны занять оборону, без приказа не отходить… — и заключает, как бы ссорясь, брюзгливым возгласом: — Я вас на войну не гнал!

Говорит с нами, добровольцами, обиженно и уважительно. Так он всегда. Однажды высказал: «Вам бы год — и были бы вы молодёжь! А пока вы ещё недоросли, мягонька кость — ну как на вас жать?»

Недоросли — это же оскорбление! «Мягонька кость…» Мне полтора месяца назад исполнилось шестнадцать. Вячка на две недели старше. А Наполеон говорил: нет лучше солдата, чем тот, кому шестнадцать!

Кошкодаев, по–видимому, умней Наполеона… Голова втянута в плечи, несуразно широкий, грудь выдаётся какой–то бочкой. Осокин называет его помесью унтера Пришибеева с Держимордой.

— Маловато нас, — озабочен Паштанов, — с флангов легко обойти.

У Кошкодаева такое выражение, будто у него болят зубы.

— Могут прислать сюда, — он покашливает, — ударный офицерский отряд…