Игорь Гергенрёдер - Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

Старуха тонко вскрикнула, упала на колени перед иконами. Пудовочкин

сладко рассмеялся:

— Боль–то от огня — о-оо, какая… поди–ка потерпи её! Чай, не минуту, не две, хе–хе–хе…

Вдруг он расправил саженные плечи, глядя на Ярулкина с демонстративной гадливостью:

— Или надеесся, за вас, двух клопов, они мою жизнь уступят? Да они полста таких, как вы, да ещё двадцать малолеток спалят, лишь бы у меня жизнь взять! Да что им отец родной и хоть кто, когда есть я!

Домишко окружили. Атакующие лежали за могилами, держась от избы саженях в тридцати. На кладбище всё прибывали люди, но поручик Кумоваев приказал задерживать их в отдалении: Пудовочкин поминутно стрелял из окон.

К поручику подобрались Усольщиков и Бутуйсов, сообщили, что с отрядом, кажется, покончено; всё дело заняло чуть более получаса.

— Значит, остался один главный, — заключил поручик. — Я ждал вас, господа, чтобы посоветоваться. — Он уже знал, что капитан Толубинов и Бесперстов

погибли. — Придётся зажигать домик. Мерзавец уже убил бондаря Данкова, троих ранил. Банщик Бортников умирает от осколков его гранаты.

— А как же сторож с женой? — спросил Усольщиков. — Живы ли?

— Пожалуй, проверим. — Бутуйсов выглянул из–за могильного бугра, крикнул: — Эй, сударь! Заложники невредимы?

Пудовочкин сгрёб бабу, высунул в окошко чуть не до пояса.

— А-ай, не дави! — истошно кричала та. — Ай–ай, помираю!

Минуту спустя из окошка высунулась голова Ярулкина.

— Я дозволяю…

— Не слышно! — крикнул Бутуйсов.

— Дозволяю, — слабо кричал старик, — и отдаю… этого… жизнь, чтоб околел Пудовкин! Не поминайте лихом! И ещё от меня прошенье: пускай отец Питирим отслужит за счёт обчества по три молебна… за меня и старуху… по три!

— Сделаем, милый! — хрипло прокричал Усольщиков, у него хлынули слёзы.

Пудовочкин отдёрнул сторожа от окна.

— А это, хрыч, чтоб фамилие не путал! — шлёпнул старика левой ладонью по уху. У того из носу брызнула кровь. Свалился на месте.

Несколько человек лежат за большим надгробным камнем.

— Как хотите, господа, а жечь избу нельзя! — прочувствованно сказал Усольщиков.

Поручик смотрел с досадой:

— Атаковать? Он ещё не менее двоих подстрелит, швырнёт гранаты, а

стариков всё равно убьёт! Надо стрелять по окнам, под прикрытием огня — к домику. Бросить на него факела. Как военный заявляю: иначе никак!

— Э-эх, — тяжело вздохнул Усольщиков, — был бы жив капитан Толубинов, сказал бы, что делать: и как военный, и как русский человек.

Поручик в ярости привстал с земли:

— А я не р-русский?

— Русский, господин Кумоваев, безвинных живьём не пожжёт! Да прилягте вы! — Дюжий купец с силой придавил поручика к земле.

Тот поперхнулся злым смехом:

— А как же Пудовочкин? Тоже нерусский? Или, скажете, не жёг ещё безвинных, а только… к-хм, шлёпал?

— Русский он. И большинство его отрядников — тоже. Я не возражаю. Но они — про–оклятые! Они отдалися, они — потерянные. Это уметь надо пости–игнуть, тут — тайна…

— Ах, тайна! — Олег Кумоваев отвернулся.

Усольщиков, остыв, предложил мирным тоном:

— А не отпустить его к лешему? Взамен стариков?

— Как это исполнить? — сдерживаясь, спросил поручик.

— Пусть берёт сторожа с женой, идёт с ними к лесу. Мы будем приглядывать с отдаленья. У леса подойду к нему безоружный, с конём: скачи, подлец!

— Ускачет! — офицер усмехнулся. — А на прощанье вас и стариков пристрелит.

— Совершенно-с так оно и будет, — заверил Василий Уваровский.

— Ах, цар–рица немецкая, яп–понский городовой! — смятенно воскликнул

Усольщиков. — Ну не может того быть, чтобы нельзя было не жечь стариков!

Поручик старался придать лицу безразличие.

— Вам угодно выставлять меня извергом, а я вам объясняю: как только они попали ему в руки, они — уже мёртвые. Мы ничем не можем им помочь, как не можем воскресить тех, кого он убил раньше!

— Вот что, господа, — произнёс до того молчавший Бутуйсов, — предложу–ка я себя в заложники. Знаю, знаю, что вы скажете: он и меня возьмёт, и их не отпустит. Ну и пусть! Пронесу револьвер или хоть ножичек, улучу момент — и…

— Никогда-с! — возразил Уваровский. — Он вас без поднятых рук не подпустит. А как войдёте — обыщет.

— Если уж так, — энергично заявил Усольщиков, — то лучше я пойду! Всё ж таки, Борис Алексеич, — с дружественной мягкостью обращался он к бывшему приставу, — я немного помоложе и посильнее вас.