Елена Подкатик - Точка

– О чём вы хотите поговорить?

– Сейчас вы всё поймёте. Только вы, пожалуйста, не волнуйтесь.

– Да я и не волнуюсь.

– Речь пойдёт о вашем детстве. О том, где вы росли. Ведь вы выросли в детском доме города Изголь Новосибирской области?

– Да, это правда. Только я не возьму в толк, зачем вам, Ольга Фёдоровна, знать о моём детстве.

– Понимаете, вас разыскивает один человек. Женщина. Скажите, вы помните Мирру Львовну Андрееву?

– Мирра Львовна Андреева? Нет, не помню. Помню Изголь, детский дом, нашу группу, голодное послевоенное время. Извините, такую женщину не помню. Откуда она меня знает?

– Светлана Ивановна, давайте встретимся, я постараюсь всё объяснить.

– Хорошо, я приду. Давайте через час у станции метро «Площадь Якуба Коласа».

– Как я вас узнаю?

– Я буду сидеть на скамейке. И в руках у меня будет книга. «Сымон-музыка». Узнаете?

– Конечно!

10.00

– Сынок! Здравствуй, дорогой!

– Здравствуй, мама! Как дела? Почему такой взволнованный голос? Что-то случилось? С тобой всё в порядке? Может, Василий Николаевич приболел?

– Нет-нет! С нами всё хорошо! Не волнуйся! Мы здоровы! Просто час назад я познакомилась с удивительной женщиной – Ольгой Фёдоровной. Представляешь, она рассказала мне ту давнюю историю из моего детства!

– О том, как тебя спасла женщина с обложки журнала?

– Да, именно эта история! Оказывается, эта женщина жива и ищет меня! Она живёт в Минске! Сынок, прошу, завези меня к ней. Ольга Фёдоровна оставила адрес. Это недалеко.

– Хорошо, мама. Я заеду за тобой в обед. Ладно? Раньше не могу. Извини, сейчас нахожусь в ста километрах от города.

– Это слишком долго.

– Если хочешь, возьми такси, а я вернусь и заеду за тобой. Диктуй адрес.

– Договорились! Так и сделаем. Будь осторожен на дороге.

13.00

В уютном дворике возле старого дома на четыре квартиры почернели поздние цветы. Сникли в ожидании неизбежного холода.

Тихо. И что интересно, возле дома звуки большого города теряются, растворяясь в пространстве. А вместо звуков – тишина, больше похожая на вату.

Дом напрягает свои старые стены, дышит сквозь эту ватную тишину и кричит.

Я слышу, как звуки растекаются по трещинам, уходят в землю и возвращаются, не найдя слушателей, – вверх, в небо.

Там слышат всех.

Смотрю-вглядываюсь в знакомые окна. В сумерках кажется, что кошки на подоконнике превратились в маленьких плачущих сфинксов.

Предчувствуя недоброе, с трудом толкаю покосившуюся дверь в подъезд. Дверь в квартиру № 2 открыта. Незнакомая женщина выходит на крыльцо, неуклюже вытирая слёзы.

– Не успела… Как же так?.. В один день найти и потерять человека…

Кровь пульсирует в висках, мешая слушать вековую тишину.

Медленно вхожу, старательно закрываю дверь. Почему-то долго топчусь на коврике у порога, не решаясь сделать следующий шаг.

Оглядываюсь, будто вижу всё впервые.

В центре небольшой комнаты на круглом столе, застланном зелёной кружевной скатертью, стоит огромный самовар. Тускло блестит начищенной медью и ждёт гостей.

Готовятся к вечерней поверке пять керосиновых ламп на заваленном старыми газетами подоконнике.

Пол из простых неокрашенных досок напоминает палубу корабля. Под потолком – старинная бронзовая люстра с десятью хрустальными ангелами. Шифоньер из красного дерева, белый кухонный буфет, огромное зеркало в простой деревянной раме, кресло с резными подлокотниками в виде львиных голов, продавленная тахта с поцарапанными витыми ножками, четыре простых табуретки и видавшая виды складная шёлковая ширма с японскими веерами – всё словно затаилось.

Шаг. Ещё шаг. Так мало шагов. Такая огромная комната.

Закатное солнце скользит по жёлтым подтёкам покрашенной двери, неслышно касается волос Богородицы, нежно смотрящей на меня глазами Дюрера из глубины шестнадцатого века.

«Радость Марии». В трудные времена ты всегда выручала женщин этой семьи. Тихо провожу рукой по чуть шероховатой поверхности картины.

В ладонь соскальзывает сложенный вчетверо пожелтевший тетрадный листок.

« Приветствую того, кто читает эти строки. Возможно, вам покажется странным, что моё завещание оформлено таким образом, однако я слишком стара, чтобы обращаться в какие-либо организации для решения этого вопроса. У меня нет родственников. Свою квартиру я оставляю государству. Будет такая возможность – сделайте здесь музей. Я попыталась создать что-то подобное. Нам, прошедшим мучения гетто, негде было собираться. В советское время мы никогда вместе не собирались: униженные и оскорблённые, не хотели смотреть в глаза друг другу. И хотя мы и сейчас не любим бередить старые раны, но теперь наше самосознание стало другим. Поэтому я считаю своим долгом рассказать о событиях той поры, о погибших родных и близких и историю своего спасения. Я ничего не забыла. Мир должен знать и помнить. В моих рассказах, как в капле воды, отражена вся трагедия океана Катастрофы. Я видела равнодушные и деловые лица нацистских палачей. Долгое пребывание в непрерывной стрессовой ситуации, постоянная боязнь разоблачения (мы хорошо знали, что за этим последует) – всё это в совокупности отложило свой отпечаток на каждого из нас. Наши погибшие родители хотели, чтобы мы, оставшиеся в живых, были счастливы и достойно прожили жизнь. У каждого из нас впоследствии была трудная судьба, в большинстве своём нелёгкая сиротская жизнь, без родительской поддержки, без заботы и ласки. Достойно прожить – этот завет мы старались выполнить. В своём домашнем музее я постаралась сохранить сведения о тех людях, кого знала. Тех, кто прошёл ужасы войны. Тех, кто помогал мне, кому помогала я. Выжить. Выстоять. Вернуться к жизни ».