Елена Подкатик - Точка

– Послушайте, господин благородный строитель. Помогать я вам не стану. Разбирайтесь сами. Я здесь случайно оказалась, как вы говорите, в неподходящее время и в неподходящем месте, но благодаря этому познакомилась с удивительной женщиной, которая знает о прошлом нашего города больше нас с вами и которая трепетно хранит память о родных. Нам всем нужно поучиться у неё. Вот что вы знаете о Мирре Львовне? – я вдруг вскочила и вытащила из сумки вчерашнюю миниатюру времён Третьего рейха. – Знаете, что это такое?

Он с некоторой опаской смотрел на взбесившуюся переписчицу, размахивающую перед его носом старым блокнотом со свастикой на обложке, но Остапа, как говорится, понесло.

– Эта женщина потеряла в войну своих родных. Их убили здесь, возле этого дома. Она хоронила их – своих сестёр, которым было всего немного за двадцать. Они мечтали выйти замуж, родить детей. Они собирались жить, а их резали, стреляли, травили угарным газом. Вы слышали что-нибудь о Минском гетто? Вы вообще слышали о Великой Отечественной войне? Может, в учебниках встречали? Сколько жителей в городе погибло, сколько детей замучено, сколько их, беременных, больных, просто расстреляно? – я бросила в него эту фашистскую пропагандистскую книжицу. – А вот это трофей хозяйки. Она отомстила за семью. Пока не знаю как, но отомстила. Думаю, даже тем, что осталась жить. И живёт до сих пор. Живёт в своём доме. А вы об убытках заводите речь. Стыдно, господин хороший, стыдно! Впихнёте стены дома в пластик и «adiós», а дом будет страдать. Он живой! Понимаете? Живой! Он видел всё это! Нужно только услышать и понять! Впрочем, делайте, что хотите! – я вдруг совершенно неожиданно для самой себя заплакала. – Мне-то что за дело.

Июльский протянул мне свой носовой платок.

– Подождите, вы что, серьёзно? История, знаете ли, это хорошо. Только это – прошлое. А мы с вами живём в настоящем. Здесь и сейчас. Понимаете, о чём я? Здесь и сейчас.

Господи, как ужасен этот человек!

Неизвестное до сих пор чувство наполнило моё сердце. Я не выдержала, подскочила к нему, схватила за лацканы дорогого костюма:

– Хозяйку не позволю обижать. Сама здесь поселюсь!

Показав ошарашенному Июльскому кулак, я побежала в дом.

– Сумасшедшая истеричка!!!

Дорогу в дом перегораживал чёрный «Лексус», вальяжно расставивший колеса в ожидании хозяина.

Пнув по колесу иномарки, я ойкнула от боли и, прихрамывая, побрела к дому.

– Нет, эта девица определённо ненормальная! Машина-то здесь при чём?

28 октября 1941 года. Минск

Мы с Энн – почти ангелы. Каждую ночь у нас за спиной появляются лёгкие светящиеся крылья. Летим по небу и видим много людей. Со всеми здороваемся. И с нами все здороваются. Здесь никто не разговаривает. Но все друг друга понимают. Удивительно.

Даже фрейлейн Катарина здесь! Улыбается и раздаёт всем конфеты в ярких фантиках.

И вдруг из-за облака выходит моя мама. Моя настоящая мама. Я никогда не видела мою маму. Волосы белые-белые, глаза синие-синие. И в белом платье. Такая красивая! Почему она тревожно протягивает ко мне руки?

– Минна, тебе нужно спрятаться! Найди место, где можно спрятаться. Скоро, очень скоро придёт время прятаться. Услышь меня, Минна!

Я хочу подлететь к маме, но крылья не слушаются. Они превращаются в бледно-восковые руки. Я падаю. Так больно.

Мама!

Твоё время ещё не настало.

– Скажите, а когда мы вернёмся домой? – Энн Миллер устало смотрит на доктора в белом халате, который высасывает кровь из её тонкой руки в огромный стеклянный шприц.

Доктор смотрит на кровь, молчит и улыбается.

Мама, у меня нет сил даже на то, чтобы вспомнить твоё лицо.

Мы с Энн – почти ангелы.

19 октября 2009 года. Минск

– А кресло, если вы не возражаете, в этот угол поставим! Видите, сразу просторнее стало! Завтра приду утром – окна вам вымою. Мне не трудно! – чуть прихрамывая, молодой ланью я бегала по комнате Мирры Львовны и наводила порядок.

Слёзы от разговора с Июльским давно высохли. Я успокоилась и сейчас даже немного стыдилась своего поведения. Как-то по-детски вела себя. Руками махала, кричала. Возомнит невесть что. Впрочем, меня совсем не волнует, что подумает обо мне этот человек. Надеюсь, мы с ним больше не увидимся.

– Милочка, хватит, ты устала. Ничего не надо. Мне хорошо и так, – пожилая женщина сидела на табуретке в центре комнаты и с некоторой опаской наблюдала, как представитель переписи населения в моём лице хозяйничает в её квартире.