… Лежит в земле сырой
Сережка с Малой Бронной
И Витька с Моховой… —
тоже плачет. Плачет по своему Витьке.
— Зайдем! — снова повторяет Вячеслав.
Дом из четырех комнат. Сад. У ворот гараж. В этом доме я у них впервые. Раньше они жили в другом месте.
В гостиной высоко на стене по обе стороны окна — портреты Лени и Толи. Увидела портреты, и у меня сжалось сердце. Леню я только раза два видела до войны. Летчик. Погиб под Сталинградом. Портрет Толи увеличен. Маленькая фотокарточка, с которой он сделан, сохранилась у нас до сих пор. Толя подарил ее Вите перед войной.
— О, невесточка моя пришла! — сказала Евдокия Емельяновна, мама Вячеслава. И заплакала…
Всякий раз в первые годы после войны я заходила к Полозовым, Евдокия Емельяновна встречала меня этими словами. И всегда плакала. Я терялась, не зная, как утешить ее. Слов, которые могли бы приглушить ее боль, у меня не находилось. Нет их, таких слов.
Евдокия Емельяновна первое время после войны часто приходила к моей маме, они ни о чем не говорили, только плакали. Увидят друг друга и заливаются слезами. Их сыновья были друзьями.
Мы со Славиком старались делать так, чтобы наши мамы не встречались. Слишком свежи были раны, кровоточили.
Так постепенно наши семьи разошлись. Потом Слава уехал жить в другой город. Мы переехали на квартиру в другом районе.
— Танечка, а я все болею. — Евдокия Емельяновна показывает на свои ноги в валенках. — Даже летом не снимаю. Старость. Дожила… — Она всхлипывает. Немного погодя спрашивает: — Мама не болеет? Дети большие уже?
— Болеет. Нигде не бывает. А дети большие, — отвечаю я, хотя чувствую: думает она о другом. Мне хочется сказать, что сыновья мои уже старше нас — тех подростков, какими мы были во время войны. Но я не говорю этого. И мне кажется, что и она думает сейчас о том же.
Сам Полозов постарел. Я всегда знала и помнила его уверенным в себе, убежденным в своей правоте и во всем, что он делает. Теперь вижу — и он стал другим.
— Попадись мне Элик после войны, я бы его своими руками убил.
Это сказал Мстислав Афанасьевич, отец Славки, Толи и Лени. Сказал о бывшем приятеле своих сыновей. Слова его меня поразили.
— За что? — спрашиваю я.
— Он предатель. Он привел к нам немцев, чтобы нас арестовали. Полицаев привел.
Не могу поверить, что Элик предатель. Я знала его. Он с моим братом дружил. Я слышала их разговоры.
— Нет, — говорю я, — он не мог быть предателем.
Мстислав Афанасьевич смотрит на меня удивленно и хмурится.
Как и договорились, назавтра мы с Вячеславом поехали в деревню Веркалы. Я везла огромный букет красных тюльпанов. Вячеслав сидел за рулем. То, что я вчера услышала об Элике, взволновало меня. Не давало покоя.
— Ты тоже думаешь, что Элик предатель? — спросила я Славу.
— А ты сомневаешься? — ответил он.
Гляжу на дорогу, по которой мы мчимся в «Жигулях», на серый асфальт, на деревья по обочинам шоссе, одетые в светло-зеленые листочки, и молчу.
— Я тебе расскажу. Я все тебе расскажу!
Голос у Славы зазвенел. Машина рванулась и помчала еще быстрее, придорожные кусты мелькали с обеих сторон. Я коснулась его руки:
— Не гони, прошу тебя.
Машина пошла тише.
Я уже злилась на себя, что затеяла этот разговор. Кому нужны такие воспоминания? От них не по себе делается. Вячеслав молчал, крепко сжимая руль, наконец, как бы отвечая на мои мысли, он произнес:
— Мы не имеем права забывать ни хорошее, ни плохое. Мы — это те, кто выжил, я, ты…
Догнали колонну грузовиков, пошли на обгон. Когда машина снова встала в свой ряд, нас обогнала «Волга», в ней ехали Мстислав Афанасьевич, Евдокия Емельяновна и Оля, их младшая дочка. Оля высунулась, помахала нам рукой.
— Я тебе расскажу, и ты все поймешь. Ты многого не знала.
Он хмурится. Хмурится всю дорогу. И молчит. Гляжу на него и думаю: тогда он был совсем мальчишкой, лез в самое пекло. И остался живой. Ему просто везло.
Деревня Веркалы. Мы ехали сюда чуть больше часа. А сколько времени шел отсюда в Минск на разведку Толя? День? Или больше? Лесом, полем, обходя посты немцев и полицаев. Часто шел в дождь, в метель — легче было следы прятать.
Недалеко от деревни партизанское кладбище. В тени придорожных деревьев спрятались легковые машины и два автобуса. Мы на них приехали из дальних деревень, из города бывшие партизаны привезли с собой детей, внуков.
Начался митинг…
Я отошла, чтобы побыть одной у могилы Толи.
Гранитный обелиск, надпись:
Читать дальше