Сергей Лойко - Аэропорт

— Понял. Легкой рысью, как на параде.

Механ исчезает в люке. Машина с рывком трогается с места, так что некоторые раненые чуть не слетают вниз на взлетку. Остающиеся провожают взглядами самую удивительную машину, которую они когда‑либо видели в своей жизни.

МТЛБ, обвешанный шевелящейся броней из живых и мертвых, медленно ползет в туман, который быстро рассеивается. О чем думает каждый из раненых на броне, приникший к холодному металлу машины или к холодной плоти мертвецов? Страшно даже представить, что у них в голове, какие молитвы шепчут их губы.

Туман полностью рассеивается, когда они выезжают из-за второго посадочного рукава на взлетку. Знамя с красным крестом держат на правильной стороне. Стрельба затихает.

— Двадцатый, двадцатый! Что у вас за х...я? Почему не работаешь по объекту? Мне докладывают движение! — Подполковник Сивко, командир прстовской десантно-штурмовой бригады, родом из украинского Херсона, вызывает командира батальона.

— Товарищ пятидесятый, посмотрите сами. От вас объект сейчас тоже виден. Им еще пятьсот метров пилить. Жду приказа, — нарушает устав комбат майор Иконников. Приказ у него давно имеется. Вполне ясный. Стрелять во все, что движется и не движется на взлетке в терминал и обратно.

Подполковник поднимается на бруствер КПП, берет у наблюдателя бинокль, настраивает резкость, опускает бинокль:

— Что за е... твою мать?

Такой военной техники он еще не встречал.

— Двадцатый, двадцатый! По цели не работать. Один-два предупредительных в воздух, чтобы знали, что мы здесь. Выполнять. — Сивко опускает рацию, выходит наружу, садится в свой «Газ-2330-Тигр» и говорит водителю три слова: — В город, б...дь!

Пока машина прыгает по ухабам прифронтовой полосы, поднимая волны грязи и рыча, подполковник достает из кармашка сиденья перед ним заветную фляжку и, не поморщившись, делает пару глотков.

— Е...я война. Будь она проклята! Ненавижу!

Немного успокоившись, он достает мобильник, читает последнее сообщение: «Опять недоступен. Дети так забудут отца. Что это за бесконечные учения такие? Люблю, целую, жду».

Он делает еще глоток и не успевает настучать ответ. На подъезде к городу две ракеты «Ураган», одна за другой из пристреливаемых пяти, превращают «Тигр» подполковника в груду дымящегося искореженного металла.

Подполковник «погиб на учениях на полигоне в Ростовской области». Через неделю грузовик так называемого гуманитарного конвоя доставит в Красный Камень боеприпасы и провизию для фронта. И заберет на родину изуродованное, наполовину сгоревшее тело подполковника и еще девяносто тел российских военнослужащих. В «гумконвое» будет семь грузовиков... Три из них с морозильными камерами.

Тем временем по взлетке МТЛБ со скоростью катафалка везет к своим на броне и под броней четырнадцать (нет, уже пятнадцать) убитых и восемнадцать раненых. Это последняя «чайка». Больше не будет...

Русские десантники встают в полный рост в своих окопах и дают кто один, кто два выстрела, а кто и очередь в воздух из всех видов оружия.

Механик Семеныч, не переставая, крестится внутри «мотолыги» свободной рукой. Он не знает, что это салют...

— Чертовщина, Степан! — сказал Налим, в который раз поднося к глазам Бандера, сидящего за столом в полутьме КСП, кусочек линованной бумаги из школьного блокнота, на котором семь раз друг за другом написана цифра «13». — Как хочешь, но это чертовщина чистой воды, что ж еще?

Старший сержант Светлов с позывным «Налим» до конца оставался в башне за командира. Закопченный, как и все, так, что не видно веснушек на щеках и на носу, без каски, с грязными, взъерошенными рыжими волосами, он обвел взглядом сидящих за столом, включая журналиста, и слово в слово повторил свой удивительный рассказ, будто пересказывал краткое содержание гоголевского Вия.

— Первый батальон, третья рота — тринадцать, да? — Его черный палец остановился на первой цифре листочка, который он держал высоко над столом, ближе к лампочке. — Потом первый взвод, третье отделение. Еще тринадцать! Теперь БТР номер сто тридцать один, командир отделения сержант Златко, «3» как «тройка», так? Еще два раза тринадцать, итого уже четыре раза! Еще! При выходе у меня тринадцать магазинов — это уже пять! В башне тринадцать этажей — это шесть! Комната, в которой ночевали, выхожу — на двери номер тринадцать! Что самое интересное, число тринадцать повторяется здесь семь раз! Семь! У нас как раз семь двухсотых. Было. Вот так.