Сергей Лойко - Аэропорт

«Позор, позор!» — кричала толпа, под камеры распаляя себя все сильнее и сильнее. Женщины визжали и кидали в пленных камни. Мужчины подбегали к колонне и били пленных палками по спинам и головам. Охранники уворачивались от особо усердных «протестующих», лениво отпихивая их в стороны.

Теперь картинка была, что надо. Синий светился от счастья. Через минуту он уже брал ключевое интервью на фоне проходящей колонны.

— Они убили моего маленького сына Мишеньку-у-у-у-у- у-у-у! — причитала полноватая, грубо накрашенная женщина средних лет с начесом. — Нет прощения извергам. Нена-ви-и-и-и-и-и-жу! Будьте вы прокляты!

Если внимательно присмотреться к матери, потерявшей сына, ценители жанра могли бы узнать в ней сестру сожженного фашистами живьем в Одессе в прошлом году, а также беженку из Славянска, которая своими глазами видела, как «изверги бандеровские» распяли на центральной площади трехлетнего мальчика.

«Слишком театрально завывает, дура, — раздраженно заметил про себя синий. — Впрочем х...й с ней. И так сойдет. Не в театре. Пипл схавает».

Море народного гнева и ненависти до краев заливало улицы Красного Камня.

Настя, тридцатидвухлетняя мать троих мальчиков, дородная и крепкая, классическая жена офицера, помешивала одной рукой пельмени на кухне их двухкомнатной квартирки на окраине Харькова, а другой — настраивала маленький телевизор на стене.

У них на балконе стояла спутниковая антенна, которая ловила запрещенное российское телевидение, чьи репортажи про войну она старалась не пропускать.

На украинских каналах информации почти не было, не говоря уже о картинке, а Сережа почти ничего не рассказывал, говорил, что все «нормально». Он уже два дня не звонил и не писал сообщений. Настя начинала волноваться.

«Нет прощения извергам! Пусть их семьи испытают такое же горе, что выпало мне!» — причитал женский голос с экрана, на котором пленных украинских солдат вели по улицам Красного Камня под гневные крики и улюлюканье свирепой толпы местных жителей.

Вот камера выхватывает крупным планом какого‑то долговязого жителя в кепке с увесистой доской в руках. Тот подбегает к процессии и со всего размаху лупит ею по широкой спине одного из пленных. Пленный оборачивается, пытаясь заслониться от нового удара... И Настя роняет ложку и сползает вдоль плиты на пол, теряя сознание.

Она приходит в себя в больничной палате. Доктор улыбается ей, держит за руку.

— Нет нужды волноваться. Такое бывает в вашем положении, — мягко говорит он. — Поздравляю, вы беременны!

Они расстались в тот трагический день 20 февраля так же быстро, как и встретились. Алексей до утра снимал все, что происходило на Майдане и в центре Киева. Ника продолжала оказывать помощь раненым в импровизированном пункте «скорой помощи» на первом этаже гостиницы «Украина». Морг за белой занавеской пополнялся все новыми и новыми убитыми.

Стрельба прекратилась. Наступило тревожное затишье. Ни «Беркута», ни Внутренних войск, ни так называемых «титушек» — молодых спортивных людей в штатском, которые на самом деле были вооруженными агентами спецслужб, — ни на Майдане, ни вокруг него больше не наблюдалось. Дым от пылающих покрышек на баррикадах Майдана, Институтской и Грушевского продолжал заслонять небо от города, приближая конец и без того короткого дня.

Алексей знал по опыту и симптомам, что у него сломано ребро. Лечить бесполезно. Нужно пережить. Не первый раз. Он позаимствовал у парня в казацком костюме нож и выковырял им из бронежилета снайперскую пулю калибра 7,62 мм. Снял жилет, расстегнул куртку, поднял руку, убедился, что большого кровоизлияния нет, снова оделся и продолжил работу. Он понимал, что война в Киеве закончилась. Задачей снайперов было создать панику, которой должны были воспользоваться силовые структуры для окончательной зачистки Майдана. Что‑то не сложилось в их плане, что‑то пошло не так. Пусть с этим разбираются эксперты и политики. Главное, что удалось избежать бойни, к которой он уже с тревогой готовился, как только прозвучали первые выстрелы.