Константин Воробьёв - Война. Krieg. 1941—1945. Произведения русских и немецких писателей

«Так точно», — сказал капитан.

«Когда она узнала об этом?»

«Примерно через десять часов после выхода в море».

«Это вы сообщили о капитуляции?»

«Нет».

«Но вы говорили об этом с отдельными членами команды?»

«Так точно».

«С кем?»

«Со штурманом Хаймсоном».

«В каком смысле? Можете вспомнить?»

«Мы говорили об условиях капитуляции».

«Об условиях… Вам известно, что одним из условий капитуляции является перемирие?»

«Так точно».

«Вы намеревались соблюсти это условие?»

«Полагаю, да».

«Даже в случае, если бы подверглись нападению? Если бы советские самолеты атаковали МХ-12?»

«Не знаю».

«Но чтобы выполнить условия капитуляции, вам бы пришлось отказаться от всякого сопротивления. Кстати, еще одним условием было прекращение всех операций».

«Я получал приказы от командования дивизионом».

«Это значит, что вы бы в любом случае выполнили его задания? Даже если при этом были бы нарушены условия капитуляции?»

«Нужно же чего-то держаться».

«Господин капитан-лейтенант, как хорошо вы знаете вашу команду?»

«Большинство людей уже были на борту, когда МХ-12 базировался в Норвегии».

«Значит ли это, что вы были готовы положиться на ваших людей?»

«Так точно».

«В любой ситуации?»

«В любой ситуации».

«Вы когда-нибудь думали о том, что вас могут отстранить от командования?»

«Нет… нет».

«Как, по-вашему, это могло произойти? Что к этому привело?»

«Я уже говорил: риск. Большинству он казался слишком высоким. Они считали, что у МХ-12 нет ни единого шанса пробиться в Курляндию».

«Возможно ли, что на поведение команды повлияло известие о капитуляции?»

«Безусловно».

«В этом у вас нет сомнений?»

«Никаких».

«Другими словами: допускаете ли вы, что команда исполнила бы ваш приказ, не получи она известия о капитуляции?»

«Мы осуществили много операций, в том числе трудных».

«Отвечайте на мой вопрос».

«Я полагаю, если бы не капитуляция, МХ-12 шел бы теперь курсом на Либау».

Они устроили перерыв. Сидевшие за столом удалились, а капитану и старпому предоставили на выбор: выйти из помещения или остаться, но оба остались. Они сблизили головы и о чем-то перешептывались, да и мы настроились на шепот — после мгновений напряженного ожидания, когда, предоставленные самим себе, мы смотрели на ту сторону стола, словно теперь там скажут нечто важное. Но оттуда не раздалось ни слова, ни окрика, ни обвинения; так мы и сидели напротив друг друга и упорно молчали, но в конце концов повернулись к сидевшим рядом, чтобы послушать их советы или тихо поделиться собственными полезными соображениями. Только пиротехник не перешел на шепот, он не обращал внимания на часовых у дверей, пусть, дескать, каждый слышит, что он не признаёт этого военного суда, — он называл его позорным судилищем, ведь война кончилась и нас можно было судить, если уж судить, только именем английского короля. И, возможно, потому, что никто из нас ему не возразил, он, как только суд вернулся, попросил слова. Ему разрешили сделать заявление, слушали неохотно, удивленно, и в какой-то момент показалось, что судья хочет лишить его слова, но он все-таки дал пиротехнику выговориться, а потом саркастически заметил: я был бы весьма удивлен, если бы человек с вашим прошлым не усомнился в правомочности суда.

Свет мигал, несколько раз через короткие промежутки времени отключался. В темноте я массировал виски и прижимал к глазу носовой платок: он был еще немного влажным, и это приносило облегчение. Каждый раз, когда выключался свет, я чувствовал на плече прикосновение руки, руки штурмана, стоявшего рядом со мной и отвечавшего на вопросы лощеного офицера, монотонно и с расстановкой, иногда покаянно. Так точно, часто говорил он, признаю, так точно.

«Это бунт, — сказал офицер. — Общее неповиновение в открытом море — это бунт. Вам известно, что за это бывает?»

«Так точно».

«Вы имели наглость отстранить капитана от командования. Я повторяю: во время военной операции. В то время как немецкие солдаты повсюду послушно выполняют свой долг, вы подстрекали команду к непослушанию. Вы стали зачинщиком бунта».

«В тот момент у нас была только одна цель: спасти судно и команду».

«Что вы говорите! Хотели спасти судно и команду? Смыться вы хотели, смотаться! Пусть другие идут в Курляндию, а мы хотим домой, у нас выходной».

«Команда постановила прекратить операцию».

«Вся команда?»