Константин Воробьёв - Война. Krieg. 1941—1945. Произведения русских и немецких писателей

Судья в морской форме и остальные вошли через боковую дверь, молча подошли к столу, их было шестеро, все в мундирах, последним вошел адвокат. Судья кивнул, они заняли свои места, после чего нам тоже разрешили сесть. Судья по всей форме открыл слушание. Он был пожилой, с впалыми щеками, под глазами мешки, говорил сдержанно, запинался, время от времени отрывал взгляд от бумаг и моргал, свет потолочной лампы резал ему глаза. Сначала, перечисляя пункты обвинения, он казался безучастным, но, называя наши имена, воинские звания и список личного состава, он постепенно сумел преодолеть застарелую усталость; его голос звучал все громче, и он акцентировал определенные слова, ритмично постукивая по столу серебряным карандашом. Вальяжным движением руки он передал слово одному из офицеров, который странным образом показался мне знакомым, может, я видел его фото в каком-то журнале: светлоглазый мужчина с одной-единственной высокой наградой за отвагу, с очень коротко остриженными русыми волосами. Он аккуратно положил на стол перед собой фуражку, на ней ни вмятины, ни складки, синяя ткань туго натянута. Пользуясь записями, он реконструировал последний рейс МХ-12: время отплытия, получение задания на море, начало заговора и вооруженная угроза капитану, закончившаяся отстранением его от командования; наконец, прекращение операции и самовольное решение идти противоположным курсом. Эти инциденты, констатировал он, произошли в тот момент, когда немецкий народ «вел судьбоносную борьбу не на жизнь, а на смерть». На этом месте наш защитник пристально посмотрел на него и что-то торопливо записал в свой блокнот.

Капитан не сделал того, чего они от него ждали. Он не стал описывать в подробностях события на борту, ограничился ответами на вопросы. Говорил медленно, обращаясь не столько к лощеному офицеру с орденом, сколько к протоколисту, на чьей физиономии застыло изумленное выражение.

«Скажите, какой вы получили приказ».

«Курляндия. Мы должны были идти на Либау в Курляндии».

«С каким заданием?»

«Забрать раненых».

«Забрать?»

«И вывезти. В Киль».

«Команда знала содержание приказа?»

«Как только вышли в море, я о нем сообщил».

«Значит, команде приказ был известен?»

«Так точно».

«Каким курсом вы хотели идти?»

«На северо-восток вдоль шведских территориальных вод. Потом повернуть на юго-восток».

«Ваши люди знали, что в Курляндии еще идут бои? Что целая армия, хоть и попавшая в окружение, оказывает героическое сопротивление?»

«Большинство знало».

«Значит, они знали, что ваши товарищи по оружию нуждаются в помощи?»

«МХ-12 имел задание забрать раненых».

«Раненых, да, раненых товарищей, которые уже много дней лежат на Куршской косе. И ждут. Ждут вашего транспорта, который доставил бы их на родину».

«Это было известно».

«Так, известно. И тем не менее команда оказала неповиновение. Зная, что стояло на кону, она не подчинилась приказу. Из трусости».

«Это не было трусостью».

«Нет? А что это было?»

«Я два года служу капитаном на МХ-12. Я знаю этих людей. Это не было трусостью».

«Тогда скажите нам, почему команда угрожала капитану. Почему он был отстранен…»

«Риск. Наверное, они слишком высоко оценили риск».

«Вы разделяли это мнение?»

«Нет».

«Оценивать риск операции — дело командира. Он несет ответственность. В этом вы со мной согласны?»

«Так точно».

И вдруг, когда защитник попросил его описать события на мостике, капитан посмотрел в нашу сторону. Его взгляд миновал нас и задержался на штурмане, надолго; казалось, они переговариваются взглядами, не жестко и не укоризненно, скорее недоуменно. И на требование защитника описать события на мостике с его точки зрения капитан сначала упомянул о распространении слухов о близком окончании войны, о настроении, которое породили эти слухи — уже во время стоянки в порту, но подчеркнул, что на борту не было никаких нарушений дисциплины. Мы держали курс согласно приказу, сказал он, команда вела себя достойно во время одной спасательной акции и воздушного налета; незадолго до смены вахты капитанский мостик был захвачен; люди были вооружены, они потребовали прервать поход и идти на Киль; им было отказано; штурман Хаймсон отстранил капитана от командования; он взял на себя командование на борту; капитан и старпом были арестованы.

«Господин капитан-лейтенант, — спросил защитник, — знала ли команда, что была подписана частичная капитуляция?»