Николай Чергинец - Сыновья

Дальше все пошло стремительно. Тут же явились два душмана с приспособлениями и в считанные минуты сняли с них кандалы, наручники и цепи. Непривычно легкими стали руки и ноги.

Через полчаса парни в закрытом джипе в сопровождении Миллера и трех автоматчиков ехали к городу. Леонов спросил у Миллера:

— Куда мы едем?

— В Пешавар. Там приведем вас в нормальный человеческий вид и оформим документы.

— Долго это протянется? — весь напрягшись, спросил Николаев.

— Думаю, пару дней, не больше.

Где-то на окраине машина въехала в большой двор, обнесенный высоким дувалом. Во дворе стояло четыре дома. Ребят ввели в одноэтажное здание. В раздевалке, у входа в душевую, Миллер ткнул пальцем в одежду и, еле скрывая отвращение, сказал:

— Бросьте в угол это тряпье, его заберет слуга и сожжет. А вы идите мойтесь.

Когда он выходил, ребята успели увидеть двух автоматчиков с той стороны дверей.

— Охраняют, — тихо промолвил Николаев, стаскивая с себя лохмотья.

— А ты что думал? — ответил Леонов. Он вывернул карман и поспешно развязал тесемку. — Видишь, даже окон нет, чтобы не рванули такие, как мы с тобой.

Боясь, что их подслушивают, ребята не вели разговор о настоящих своих делах. Перед ними сейчас стояла важная проблема: куда спрятать письмо. Оба отчаянно цеплялись глазами за каждую деталь, но ничего подходящего не находили. Тогда Леонов заглянул в душевую. Четыре отделения, деревянная скамья, на стене крючки для полотенцев, а над ними — маленькая полочка. На нее-то и положил сложенное во много крат письмо. И вовремя. Только Леонов вернулся в раздевалку, как вошли двое. Они принесли одежду и большие махровые простыни. Эти же двое молча бросили в картонный ящик лохмотья и вышли. Ребята направились в душевую, куда манила их вода.

Дверь из раздевалки приоткрылась, и показался Миллер. В руках он держал какой-то большой флакон.

— Ребята, возьмите жидкость от вшей. Хорошенько вымойте голову и все тело. Вшей и в помине не останется, — весело сказал он и добавил — И не забудьте, вас ждет вкусный обед.

После душа с удовольствием надели чистое белье, шорты и легкие льняные рубашки. Тело было легким, чувствовали себя так, словно заново родились.

Их вкусно накормили. Но много есть не дали. Миллер пояснил:

— У вас организмы истощены, наедаться опасно.

Потом их отвели на другую половину, где были спальные комнаты. Миллер спросил:

— Вам каждому отдельную комнату давать или будете вдвоем в одной комнате?

Парни попросились в одну! Их привели в просторную комнату с двумя кроватями, застеленными белоснежными простынями. Леонов сунул под матрац письмо, и только они улеглись на койки, как сразу же нагрянул сон.

Ребята из клуба воинов-интернационалистов пригласили Веру Федоровну на собрание. Оно было назначено на семь часов вечера, и Вера Федоровна после работы сразу же направилась в клуб.

Собрание шло бурно. Далее Павел Чайкин, который на днях выписался из госпиталя, пришел. Ребята выступали один за другим и с гневом говорили об Алефине, Не стесняясь критиковали и себя за близорукость.

Вера Федоровна хотела выступить, но ее, когда она уже готовилась поднять руку, опередил Чайкин. Он даже не просил слова, а встал и на костылях прошел вперед, к тому месту, откуда все выступали. Лицо его было бледным, и трудно было понять, то ли это от того, что он лежал в госпитале, то ли от волнения. Заговорил он спокойно и тихо, но постепенно его голос становился все громче и увереннее:

— Слов нет, опозорил нас Алефин. Мне стыдно перед Верой Федоровной, к которой я сам привел в дом этого афериста, мне очень неловко перед ребятами, которые приехали навестить Веру Федоровну и сейчас продолжают воевать в Афганистане. Я согласен с выступающими. Они правильно обвиняли нас в отсутствии элементарной бдительности. Но знаете, товарищи, о чем я много думал? Мы создали вокруг себя ореол красивой и почетной жизни. И эта показная жизнь стала привлекательна для алефиных. Они захотели такой же жизни. Невольно встает вопрос, правильно ли мы живем, если наша жизнь привлекает проходимцев типа Алефина? Да, я согласен, встречи с людьми нужны, выступления в школах тоже нужны. Понятно, надо чтобы люди знали, каково нашим товарищам в знойном Афганистане. Но имеем ли мы право ограничиваться только аплодисментами и похвалами в наш адрес? Мы с вами узнали, что такое изнуряющий труд, когда на жаре под семьдесят градусов копали окопы, сооружали укрытия или помогали афганцам строить. Мы с вами знаем, что такое первому подняться на вражеский пулемет. Так не наступила ли пора для нас всех, кто прошел службу в Афганистане, проявить себя и в мирном труде? Я не знаю, сколько сейчас в нашем городе, нашей республике бывших «афганцев», но считаю, что мы с вами должны увлечь всех настоящей работой. Смотрите, как много молодых ребят сейчас настойчиво, нередко истерично кричат и выступают за сохранение исторических памятников, а что они лично делают, чтобы сохранять эти памятники? Металлисты, панки, рокеры, хиппи проповедуют красивую жизнь без труда, под кричащую музыку, которую трудно назвать музыкой, выступают против службы в армии, и за ними тянется немало молодых людей, большинство из которых не хотят признавать своей обязанности трудиться и честно жить, а требуют чуть ли не зарплаты за бездеятельность, за свое крикунство, А мы? Мы — в стороне. Поэтому предлагаю организовать, скажем, для начала, в нашем городе учет всех «афганцев», нам в этом помогут и военкоматы, и райкомы комсомола, разобраться с каждым, чем он занимается, создать бригады для работы на производстве, на стройках и своим трудом доказывать, что мы можем не только хорошо воевать, но и хорошо трудиться. Нам надо на деле доказать, что наш образ жизни гораздо более привлекательнее праздного образа жизни. Не только рассказами о боевых буднях мы должны увлекать молодежь за собой, но и своим трудом.