Константин Коничев - На холодном фронте

— Его у нас в дивизии — говорит Романенко — по имени, по отчеству все зовут. А иногда называют просто-напросто Бородой, и все знают, о ком речь идет. Да вон, полюбуйтесь, Сергей Петрович опять кому-то землянку строит…

Мы подошли ближе. Сергей Петрович стоял внизу под козлами и продольной пилой вдвоем с напарником распиливал сосновое бревно на доски. Желтые опилки сыпались ему на голову, застревали в бороде. А борода с каждым взмахом пилы встряхивалась над его могучей грудью, порой обнажая на ней беленькую медаль «За боевые заслуги».

— Здравствуй, Сергей Петрович! — поздоровался я, как со старым знакомым.

— Здравия желаю, товарищ капитан, — ответил он, опуская пилу.

Мы уселись на бревна около свежевырытого котлована для землянки. Я угостил его табачком. Сергей Петрович свернул цыгарку необычайной толщины, оговорившись, что из легкого табаку никак нельзя тоньше.

— Давно куришь, Сергей Петрович? — повел я разговор издалека.

— Давно, парень, почитай с пятнадцатого году стал похватывать, когда вот так в ту войну попал на службу и был бомбардиром-наводчиком. А ноне-то зрение начало сдавать, не гожусь в наводчики. В этом деле глаз да глаз нужен и вычеты знать, теперь пушки не те, стреляют уж не по тем тарифам. Посмотришь у «горняшки» и дульце-то все не длиннее голенища, а говорят за восемь верст палит. И «катюша», вообще это не моего ума диковинка. Так наш брат, видишь, чем занимается: рубим, пилим, копаем, строим и то польза есть…

— А и крепок же ты, старик, — восхищаясь его могучим сложением, заметил я, глядя на его широкие плечи и сильные узловатые руки.

— Ну, разве это крепость! — усмехается Сергей Петрович, — вот у меня отец был, царство небесное, на восьмидесятом году скончался, — вот это был мужик! Бывало мешки по четыре-то пуда так и на спину не брал, а подмышки, под ту и другую возьмет и легонько тащит. Ну, он, покойничек, ни капли горькой в рот всю свою жизнь не брал. А я вот свои законные сто граммов никому не уступаю. Сам пью. И насчет табачного зелья. Отец всю жизнь осторожен был, не курил, потому как табак, по его мнению и по преданиям стариков — есть дьявольское навождение. И начал он расти таким побытом: когда Христа-то распяли, а богородица шла и плакала в Гефсиманском саду, и там, где ее слезы капали, трава с корнем выгорела. А чорт позади шел невидимкой и сеял по тем местам табак… И курить его люди стали чорту на радость.

— Сергей Петрович, может это неправда?

— Не знаю, не я выдумал. А старики тоже кое-что знали…

Разговор зашел о войне. Сергей Петрович начал мне доказывать, что всякая порядочная война бывает не меньше трех лет и что трудно угадать, когда ей конец. Никто этого не знает и сказать не может.

— Важно то, что мы победим, — авторитетно заключил он и тщательно потушил дымящийся окурок.

— Я тоже в этом уверен, — сказал я.

— Как же, парень, без уверенности никакое дело не делается. А касаемо нашей победы, то и в писаньи сказано: «восставший на меч от меча и погибнет». Такое уж знаменье. Да и народ наш свою власть хорошо почувствовал, не то что при Николашке было. К примеру скажу про свою местность: раньше земля-то у нас кругом была барская, конторская да монастырская, а мужику некуды податься. На баб совсем земли не полагалось. Тридцать саженей на мужскую душу приходилось. Хорошо, что дедушка в нашем семействе догадался скоро умереть, так я у отца на дедушкиной душе и воспитывался до возрощения лет. А девки-бабы так и почитались лишними ртами. После революции зажили по-настоящему; земельки паши сколько душа желает. Забогатели некоторые спервоначалу и в колхоз туго шли. А потом видим доброта жизни от своего труда зависит. Стали нажимать, да нажимать, богаче нашего колхоза в окрестностях не было. Коров, лошадей бог знает сколько, свиней уйма, курам счету не знали. Крепко встали за эти годы на ноги. На выставке в Москве за корнеплоды похвальную аттестацию на дипломе отхватили с золотыми буквами — нашему колхозу имени Энгельса. Дело дошло до такой точки, что наш бывший мужик-лапотник зазнаваться стал, гордыня начала заедать. Баян — не гармонья, подавай пианину или рояль такую, ажно в хату не лезет, а ее пихают и пихают. Денег-то некуда девать! На велисапеды даже собаки лаять перестали, на мотоциклетку, еще туда-сюда, и то привыкли… И вдруг война, сатанинское нашествие Гитлера. На нашу колхозную собственность вражина насел… А вот, скажем, у нас в соседнем селе ученый дьякон был. Голова с пестерь, ума — палата. Книг два сундука- Он и библию почти назубок знал, и черную магу, какую-то книгу от чужого глаза прятал. Так вот этот дьякон до войны и предсказывал: «И будет время такое, тяжелое нашествие совершится на земле и под землей, на воде и под водой и по поднебесью. И протянет враг руку к добру твоему и ты не посмеешь ее отвести». Еще что-то он балакал насчет крови, дыма и смрада, и все это от немца пошло. Случилось по писанию…