Константин Коничев - На холодном фронте

И пока я говорил по телефону с женой, сын распотрошил мой походный вещевой мешок, обнаружил в нем бинокль, карманный фонарь, флягу, компас, финку, отобрал все это и сказал весело:

— Папа, это мне все пригодится играть в войну, а себе ты добудешь там еще.

— Забирай, забирай, только финку не тронь, тебе рано пользоваться холодным оружием, а у меня это память о хорошей собаке.

— Вот спасибо-то! Теперь я буду у ребятни за главного командира. Ни у кого нет столько снаряжения. Жаль, мама мелкокалиберку куда-то от меня запрятала. Папа, а ты за термос не сердишься?

Я вспомнил, что жена писала мне в одном из писем, как сын, играя с ребятами, набил мой термос порохом, провел к нему фитиль, поджег его и взорвал.

— Да что с тобой поделаешь! — сказал я. — Спасибо, что себя не угробил. Ну, если бы я в ту пору был дома, пришлось бы стегануть ремнем раз десяток…

Сын недовольно посмотрел на меня, нахмурился. Спросил:

— Из-за такого-то пустяка?

— Как из-за пустяка, да ведь тебя могло убить или изуродовать!

— Ну, убить! Фитиль был длинный и пока догорел до пороха в термосе, я убежал за сарай и еще ждал долго, когда рванет.

И сразу, чтобы не задерживаться на этом неприятном инциденте, он спросил:

— Ты надолго приехал?

— Только на два дня.

— Ух, как мало! Я от школы попрошу освобождение на два дня, Клавдия Михайловна отпустит, и похожу с тобой по городу: покажу, где падали полутонки и четвертьтонки. У меня было много, много осколков и стабилизаторов, я все в утиль сдал на переплавку. А потом куда поедешь?

— Снова на фронт. Пойдем, покажу на карте, где я был, и то место, куда теперь переезжаю.

В соседней комнате когда-то висела на стене большая карта Европы, наклеенная на серый коленкор. Теперь эта карта заменяла на окне выбитые воздушной волной стекла и служила светомаскировкой. Мы попутешествовали по этой карте, а потом, пока не пришла мать с работы, он донимал меня всевозможными вопросами, иногда детскими, иногда удивлявшими своей серьезностью:

— Папа, за что тебе дали орден? Про ваш фронт и в газетах мало пишут и по радио не говорят. Почему? А вы докажите! Так тихо будете воевать и война долго не кончится. Папа, а ведь страшно, когда людей убивают… Вы скорей, скорей всех фрицев убивайте да и делу конец, а Гитлера косоглазого запрятать бы в полутонку и бабахнуть над Берлином. Папа, а от дзота до дзота какие окопы бывают: прямые или вот так, зигзагами?

— Зигзагами чаще всего.

— И я ребятишкам доказываю, что зигзагами безопаснее. А они говорят — прямые хода сообщений ближе…

— А ты что. военным инженером хочешь быть?

— Ага, только вот поздно родился, годков бы на десять пораньше!..

Я посадил сына к себе на колени, погладил его по голове, пощупал спину, бока.

— Худенек ты у меня, мой милый, стал.

— Еще бы. Трудненько. Ничего, выживем, в Ленинграде похуже, там настоящая блокада. Ничего! На этой неделе наши три больших города освободили: Чернигов, Полтаву и Смоленск. Скоро из-под Ленинграда вышвырнут немцев…

Пришла жена. Два с лишним года войны ее заметно изменили. Она осунулась, похудела.

До поздней ночи мы просидели, переговорили о многом, но далеко не обо всем.

Подразделение, в которое я прибыл, занимало участок обороны примерно в той местности, где осенью сорок первого года мне пришлось быть в командировке. За прошедшие два года здесь на первый взгляд как будто никаких изменений не произошло. Но это только на первый взгляд. На самом деле, теперь здесь стояла закаленная в боях дивизия, в полной мере обеспеченная артиллерией. Дивизия, как и весь Карельский фронт, после октября 1941 года ни на шаг не отступала, а теперь готовилась к наступлению, о котором уже поговаривали, что оно не за горами, и будет, обязательно будет, в зависимости от обстановки и в сочетании с общими успехами наших войск на других фронтах Отечественной войны.

С майором Романенко, на место которого я прибыл, мы обходили подразделение.

— Скажите, товарищ Романенко, а связного своего вы мне оставите или уезжая заберете с собой?

— Заберу. Думаю, что и он возражать не будет.

— Эх, у меня был Ефимыч! Жалко, оставил его еще на Ухтинском направлении. Оригинальный мужичок, честная душа и не из робких. Такого, пожалуй, больше не подыскать.

— Если вы любите оригинальных, так чем вам плох будет Сергей Петрович Борода!

— Да, с таким скучно не будет, — подтвердил связной Романенки, — он тут неподалеку, копается, строит.