Леонид Самофалов - Впереди - полоса

— Пятнадцатый, посадку разрешаю.

Переодеваясь после душа, Баталин вспомнил взгляд Кострицына там, у самолета. Странный был взгляд: холодный и в то же время задумчивый. Что, товарищ подполковник, не нравится вам Алексей Дмитриевич Баталин? Все еще не нравится?

Он пытался взбодрить себя. Особых причин унывать не имелось. Но все–таки предпосылка — это угнетало. А завтра прилетает маршал. Человек легендарный. Если не стоял у истоков авиации, то уж зарю авиации застал. Еще в детстве Баталин читал о нем, о его подвигах, о редком хладнокровии при встречах с врагом! Об огромном мастерстве. Как хотелось быть похожим на него! Потому он и стал военным летчиком, что брал с него пример. И вот возможность увидеть этого человека. Как он сам–то будет выглядеть в глазах маршала?

Утром, едва загомонили под окнами воробьи, Алексей встал и побежал на речку делать зарядку. Он выработал для себя особый комплекс упражнений. Заканчивалась зарядка ледяной ванной, и так изо дня в день.

Он пытался доказать Лапшину и Мохову, что тренировки нужны для них самих. Мохов отвечал:

— Командование лучше знает, сколько нам надо. Я от обязаловки не отлыниваю, делаю что велят.

— Тарасон, — как–то обратился Алексей к Лапшину, — Моховик от природы лентяй, его потолок — летчик первого класса. Но ты–то в космонавты мечтаешь пропыхтеть. Загремишь!

— С чего бы это?

— Медики спихнут.

— Бат, если ты так за спорт, то зачем куришь?

— Брошу, — пообещал Баталин.

— Когда?

— В первый день после свадьбы. Это будет подарок супруге.

— А если супруга будет курить?

— Значит, свадьбы не будет.

После зарядки наступил черед купания. Пробыв в ледяной воде минуты три, он выбрался на берег и растерся полотенцем.

Самым людным местом по утрам становилось бытовое помещение с гладильной доской.

Вчера по случаю прилета маршала летчикам сказали: выйти на построение в полевой форме — маршал парадности не любит. Алексей прикрепил нагрудный знак («крылышки» с цифрой 3 в середине — третий класс) и направился в столовую.

Прибежал посыльный и что–то сказал командиру эскадрильи. Попов торопливо закончил завтрак и поспешил к выходу. Стало известно, что самолет маршала на подходе.

Показался «газик» командира полка. Сердюков объявил:

— Самолет маршала вернулся на аэродром вылета. Причина пока неизвестна. Очень плохая связь. Возможно, из–за грозы.

Небо над головой оставалось покуда чистым, но горы «курились».

По бетонке прогрохотала спарка и ушла за «погодой». Вернулась она через полчаса, отрулила на стоянку и затихла. Ничего утешительного она не привезла.

Попов отозвал Баталина в сторону.

— Как самочувствие?

— Нормально.

— Иди в «бытовку», надевай высотный, потом двигай в дежурный домик. Заступишь на боевое дежурство. Выделяю тебе свою «двадцатку».

— А не слышно?.. — начал было Алексей.

— Слышно. Думаю, не сегодня–завтра все выяснится.

— Шевченко?

— Он. Доброе дело сделал Иван Макарович. Надо чуточку подождать.

«Значит, — думал Алексей, шагая к высотному домику, — Шевченко что–то все–таки обнаружил. Хорошо, мне в летную книжку предпосылку не записали. Впрочем, Попов не дал бы, да и Сердюков не пошел бы на это. Обидно, что до маршала не разобрались. Прилетит, а я все еще предпосылочник».

Дежурный домик стоял у самой взлетной полосы, в нем было прохладно, тихо, слышно лишь, как шелестит кондиционер да изредка потрескивает в динамике.

С востока потянул крепкий ветерок, вершины гор окутала серая муть. Через десять минут стали сверкать молнии. Хлынул ливень. Над бетонкой и рулежными дорожками поднялась белая пыль.

«Вот это напор!» — подумал Алексей.

Еще через минуту не стало ни полосы, ни дорожек, все закрыла плотная водяная завеса.

«А если сейчас командно–диспетчерский пункт объявит вылет? Взлететь совершенно невозможно!»

Ливень начал ослабевать. Стали видны истребители, рядом с ними топливозаправщик и пусковой агрегат. Вращается чаша радара, кланяется антенна высотометра.

Летчик, дежуривший с Баталиным, перелистывал старые журналы. Во время грозы он поднимал голову при сильных вспышках. Один раз Алексей услышал глуховатый голос: «Во дает!» Лицо у летчика широкое, кожа в крупных порах. Пожилой, лет тридцати пяти, он был летчиком–снайпером, о нем писали в газетах и журналах.

— Слушай, друг, в шахматы играешь? — спросил Баталина напарник.

— Немножко.