Сергей Михеенков - Солдатский маршал [Журнальный вариант]

Исследователи московского сражения считают это решение комфронта «обоснованным, но запоздалым». Возможно. Но, тем не менее, 30‑я армия в момент наивысшего накала боёв была усилена 185‑й стрелковой, 46‑й кавалерийской дивизиями, 8‑й танковой бригадой и отдельным мотоциклетным полком.

К исходу 16 ноября 5‑я стрелковая дивизия заняла заранее подготовленный рубеж на левом берегу Волги и отразила все попытки противника форсировать реку на этом участке. 21‑я танковая бригада, 2‑й моторизованный и 20‑й запасный стрелковый полки продолжали вести тяжелые бои на рубеже Городня, Красная Горка, не допуская прорыва противника к мостам через Волжское (Иваньковское) водохранилище. Южнее водохранилища, у переправы через р. Ламу, дралась 107‑я мотострелковая дивизия полковника Чанчибадзе с приданными частями усиления. К вечеру противник усилил нажим, бросил в бой до 60 танков и штурмовых орудий, потеснил полки Чанчибадзе и форсировал Ламу, овладев опорными пунктами Дорино и Гришкино. Мосты через переправы во время отхода были взорваны. Но это не остановило немецкого наступления, а лишь задержало его.

Спустя сутки, 17 ноября к исходу дня, войска 30‑й армии действовали уже в трех расчлененных группировках: за Волгой — у Поддубья, Судимирок, Свердлова; на южном берегу Волжского водохранилища — в районе Ново — Завидовского и Завидова; восточнее р. Ламы — на участке Дмитрово, Гришкино. Брешь между группировками, действовавшими в районах НовоЗавидовского и Дмитрова, увеличилась до 20 километров.

И. С. Конев: «Для уяснения обстановки и оказания помощи командующему 30‑й армией я направил в его штаб исполняющего обязанности начальника штаба фронта, генерал–майора Е. П. Журавлева. Туда же прибыл и член Военного совета Западного фронта Д. А. Лестев. Гитлеровцы нажимали. Их авиация беспрерывно бомбила войска и тылы армии. В один из налетов фашистских стервятников бомба попала в избу в Завидове, где находились Хоменко, Журавлев и Лестев. Был ранен Журавлев и убит Лестев. Это была очень тяжелая утрата — Лестев пользовался большим авторитетом, стойкий коммунист, душевный человек и мужественный воин.

К 17 ноября положение на фронте еще более обострилось. Противник упорно теснил фланговые армии Калининского и Западного фронтов».

17 ноября Ставка приняла решение передать 30‑ю армию в состав Западного фронта. Жуков со свойственной ему решительностью отстранил генерала Хоменко от должности командарма и назначил на его место генерал- майора Д. Д. Лелюшенко.

Дмитрий Данилович Лелюшенко, талантливый командир, танкист, Герой Советского Союза, к тому времени только что вернулся из госпиталя. В октябре в районе Можайска он был тяжело ранен. Жуков, обладавший феноменальной способностью из массы военачальников выбирать, а в критический момент буквально выхватывать нужных ему людей и расставлять их на нужные места, точно определил, кто сможет справиться с ситуацией в районе Волжского водохранилища.

Впоследствии генерал Лелюшенко будет успешно командовать 30‑й армией в ходе многих операций на ржевском и других направлениях в составе Калининского фронта. Затем война разведёт пути двух генералов, но в 44‑м снова сведёт на 1‑м Украинском. Конев будет командовать фронтом, а Лелюшенко — 4‑й танковой армией. Конева уже назовут в войсках «Солдатским маршалом». А Лелюшенко — «Генерал «ВПЕРЁД!» Но это будет не скоро…

А тогда, в середине ноября 41‑го, когда центр тяжести боёв сместился в полосу Западного фронта, Коневу было поручена задача действовать таким образом, чтобы противник не смог снять для усиления своей ударной группировки ни одной дивизии, ни одного танка.

Говорят, что именно в эти дни Конев завёл себе палку.

Ох уж эта палка! О ней порой говорят больше, чем о том, что действительно тогда решало судьбу фронта в районе Калинина и Торжка. Мол, генерал Конев был настолько неотёсан и груб, что выстругал себе специальную палку, чтобы бить ею проштрафившихся командиров. Что ж, давайте же разберёмся и с палкой.

Слово — очевидцам.

Генерал Громов: «…мы дрались на Калининском фронте. В конце 1941‑го, в начале 1942‑го, трагическая, кошмарная обстановка была. Длина фронта — 580 километров. В одном месте «мешок» подозрительный. И танки лезут со всех сторон. Каждый день меня «расстреливал» Конев за то, что я танки не отражаю. Я Конева в душе уважаю. Он грубоватый, как топор, может врезать палкой, но довольно быстро отходил, иногда понимал, что не прав. Как он меня распекал! «Это что же вы делаете? Вы чем командуете? Вы знаете, что такое Ил‑2? Да он если «эрэсом» по танку даст, танк переворачивается!» — «Товарищ командующий, я просил всех командармов, кто какую новинку получит, особенно танки немецкие, доставлять мне на полигон, чтобы я мальчишек приучал, и мы сами бы понимали, что за штуковина и как ее раскусить». Как же он меня пушил: «Хоть ты и национальный герой, но я тебе спуску не дам!» У него было такое представление, что Ил‑2 — идеальный самолет, и как только появится, от его выстрелов, от «эрэсов» все летит. Но ничего подобного. Может гусеницу разорвать, если попадет в слабое место, вмятину хорошую сделать. Вот когда на нем противотанковые бомбы появились, ПТАБы, другое дело…»