Сергей Михеенков - Солдатский маршал [Журнальный вариант]

Эти воспоминания маршал надиктовал уже после написания «Записок командующего фронтом». Прошли годы, миновали времена, и уже стало возможным кое–что (пока ещё немногое) осмыслить по–новому. И неважно, что, видимо, по инерции маршал называет Красную армию Советской Армией. Суть в другом.

Самое тяжкое своё поражение Конев испытал именно тогда, под Москвой, когда ему был передан Западный фронт.

Конечно, когда только что назначенного на должность комфронта, прибывшего с передовой, где не хватало винтовок и бутылок с горючей смесью, в Ставке начали спрашивать, что он думает по поводу учреждения орденов Суворова и Кутузова, ему, обескураженному, ничего другого не оставалось, как отвечать по существу заданного вопроса. И надеяться на то, что разговор всё же вернётся к более насущному.

Но: «Ставка на этом совещании не обсуждала со мной задачи фронта, ничего не было сказано об усилении фронта войсками и техникой, не затрагивался вопрос и о возможности перехода фашистских войск в наступление. Генеральный штаб также не дал никакой ориентировки».

Конев вернулся в штаб фронта в Касню. На душе было неспокойно. Начальник штаба фронта генерал Соколовский тут же подал донесения авиационной и агентурной разведки: противник, прикрываясь вялыми действиями на фронте своей обороны, производит активную перегруппировку в своём тылу; установлен подход к фронту новых частей, в том числе танковых и моторизованных, в частности, в районе Духовщины на стыке 19‑й и 16‑й армий, в районе Задня — Кардымово и на левом крыле 20‑й армии. Армейская и дивизионная разведка подтверждала эти данные.

В ту же ночь штаб подготовил директиву для командармов: активизировать непрерывную боевую работу всех видов разведки на всех участках; действовать сильными разведотрядами, главным образом ночью; держать противника в постоянном напряжении, проникать в его тыл, дезорганизовывать работу штабов; уточнить группировку противника, стыки подразделений, резервы перед фронтом армий.

Конев–мемуарист очень деликатен. Нет в его книгах попытки перевоевать какое–то сражение или бой задним числом и навязчивой идеи поиска виновных. Вот и здесь он словно бы мимоходом говорит о создании прочной обороны с выводом войск в резерв. Что это означало? А означало это то, что войска обучались маневру отступления, отходу на резервные позиции. Второе: как бы ни было тяжело на передовой, но командиры частей и соединений получили приказ комфронта создавать собственные резервы, и резервы создавались. Вскоре это поможет некоторым дивизиям и полкам вырваться из окружения с минимальными потерями, более успешно действовать во время обороны и в момент прорыва.

Имел некоторый резерв и командующий: дивизии, которые были особенно ослаблены и нуждались в пополнении и вооружении, он приказал вывести во второй эшелон и пополнять их по мере поступления из тылов маршевых подразделений. Вооружали их тем, что поступало из оружейных и артмастерских, а также передавали новую технику, винтовки и автоматы, выделенные Ставкой для оснащения и усиления Западного фронта. Основные грузы, обещанные фронту — пушки, гаубицы, миномёты, грузовики, пулемёты, автоматы, винтовки, гранаты и бутылки с КС, — как говорят военные, с прибытием задерживались.

Поскольку новой техники и вооружения поступало мало, Конев приказал отремонтировать и поставить в строй всю покалеченную, но вывезенную с поля боя технику, особенно танки и артиллерийские орудия, миномёты. Ремонтировалось и стрелковое вооружение. Особенно не хватало пулемётов — чтобы перекрыть надёжным огнём особенно беспокойные и опасные участки обороны.

Конев: «Несмотря на принятые меры, плотность обороны и в противотанковом отношении, и в артиллерийском была явно слабой. Ощущался острый недостаток стрелкового вооружения».

В конце семидесятых годов в одной из деревень, входившей в 41‑м году в Смоленскую область, мне удалось отыскать бывшего старшину, воевавшего под Вязьмой и попавшего там в плен. Ефим Трифонович Половой осенью 41‑го года призывался уже на четвёртую войну. Сейчас бы такого назвали профессиональным солдатом. Таковым он по существу и был. На призывной пункт он прибыл в форме, в которой полгода назад прибыл из Западной Белоруссии. Затем, когда из запасного полка их маршевый батальон прибыл на передовую, он, кроме кадровых офицеров, командиров рот, был единственным, кто имел военную форму. Возможно, именно поэтому ему дали винтовку. Большинство были вооружены винтовками старого образца, по три–четыре винтовки на отделение, из них половина учебные, с рассверленными патронниками. Когда стали приближаться к передовой, всем выдали по тридцать патронов, даже тем, у кого не было винтовок, и по три запала для гранат образца 1914 года. «Когда те запалы раздавали, — вспоминал Ефим Трифонович, — я спросил: а где же, мол, гранаты? Там, сказали, на передовой, там и гранаты, и винтовки, и пулемёты. На передовой, сказали, всё получите. Получили…» А получил Ефим Трифонович 8 октября 1941 года контузию и осколок в бедро размером с ладонь, который ему вытащили уже в лагерном лазарете. Чудом выжил в плену. Вернулся в свою родную деревню и всю жизнь вспоминал свой единственный бой под Вязьмой, который начался утром на рассвете 8 октября и закончился для него около полудня того же дня.