Николай Старинщиков - Очевидец

Мишка выпрыгнул первым, направился к задней дверце. Заскрежетал замок, и тут меня оглушила целая серия торопливых и звонких петард. Оглянувшись, я обомлел: Кабан стрелял из пистолета в открытую дверь. Потом выскочил и продолжил стрельбу.

Водитель, деря пистолет из кобуры, кинулся наружу. Следом за ним последовал стажер. На крыльцо из РУВД выскочил парень с автоматом в руке. И тут же упал, не сделав ни единого выстрела.

С другой стороны к нам торопилась милицейская машина. Стажер бросился к ней, остановил, прося помощи, но экипаж повалил его в снег.

– Нас же там стреляют! – базлал от страха стажер.

Кабан тем временем, вздымая снежную пыль, летел в противоположный угол площади – туда, где висела табличка адвокатской конторы. Достигнув угла меж забором и зданием, он упал среди лип и стал зарываться в снег.

Со стороны милицейского полка к нему торопилась милицейская группа. Кабан вскинулся кверху, однако его повалили, застегнули на нем наручники и вывели на утоптанную дорогу. Двуногий боров икал и хрюкал, плюясь разбитыми в кровь губами. Его завели по ступенькам кверху, и скрылись за дверью.

Миша Козюлин лежал без движений. Я пытался его тормошить. Мишка! Дорогой мой друг Мишка! Очнись!..

Меня оттащили в сторону.

– Ему не поможешь… Не трогай.

– Не правда! Надо вызвать скорую…

Второй милиционер, держась за промежность, валялся возле машины. Третьего пытались поднять с крыльца. Четвертый зажимал рану на лице, ползая по ступеням. Нетронутыми остались лишь я да Петька Обухов.

– Пятерых, сука, успел! – говорил какой-то майор, бегая вокруг машины. – Ничего здесь не трогайте!

Поворота к обратному не было никакого, и в это было трудно поверить.

– Пятерых… – доносилось из рации в машине.

А скорая всё не шла. Она словно застряла на другой планете.

Но вот и пришла. Сразу две машины. А следом еще две.

Медики погрузили раненых и кинулись за ворота, оглашая окрестности ревом сирен.

А Мишка всё так же лежал на снегу, ко всему безучастный, белее снега. Зато Кабан продолжал где-то брызгать кровавой слюной и чавкать поганой харей.

Оперативно-следственная группа РУВД в растерянности бродила вокруг машины. Потом прибыл следователь прокуратуры и стал осматривать место происшествия, временами косясь в мою сторону.

От холода и пережитого у меня сверлило в пояснице и сводило стопы. Нет больше Мишки Козюлина. Осталась лишь беременная вдова Люська Козюлина.

Мишку наконец положили в машину и отправили в морг. Рядом кружился Мишкин тесть – бывший оперативный дежурный РУВД, дядя Вова Орлов. И крутил головой, словно усталая лошадь в тесном хомуте. Потом подошел ко мне, пожал руку и вновь принялся ходить кругами.

До моих показаний никому не было дела. Я развернулся и пошел прочь со двора, чувствуя на спине взгляд дяди Вовы Орлова.

В последнее время я только и делал, что работал и учился, используя минуты свободного времени. Я собирался стать юристом – таким, может быть, как великий Кони А.Ф.

«Ловят маленьких воришек к удовольствию больших», – писал поэт Некрасов. Юрист Кони не стал мириться с подобным обыкновением.

Жила когда-то в столице одна баронесса по фамилии Розен. В монашестве – игуменья Митрофания. Кони уличил ее в подлогах с целью изыскания средств на пополнение монастырской казны.

Ещё было дело о великосветском игорном притоне гвардейского штаб-офицера Колёмина, а также дело петербургского мультимиллионера Овсянникова, обвиняемого в поджоге паровой мельницы. Овсянников привлекался к уголовной ответственности по пятнадцати уголовным делам и столько же раз был «оставлен в подозрении». На шестнадцатый раз – при новом суде и новом прокуроре – был полностью изобличен и сослан в Сибирь. Изобличен и сослан! Мультимиллионер! Полтора века тому назад…

Придя домой, я разделся и лег в постель, не говоря ни слова.

В соседней комнате беззвучно спала моя матушка Анна Степановна.

Так началась для меня суббота, одиннадцатого февраля, а в десятом часу того же дня я сидел в кабинете прокуратуры. Следователь был тот же самый, что ночью осматривал Мишкин труп, и звали его Дмитрий Геннадьевич Вялов. Фамилия, впрочем, абсолютно не вязалась с его профессией.

Следователю было за сорок. Под глазами мешки. Вороша на столе бумаги, он курил, роняя повсюду свой пепел.

– Не могу взять в толк, – удивлялся Вялов. – Привезли как человека, а он за пистолет…