Николай Старинщиков - Очевидец

– Как ты там? – спросил он.

– Пока жив.

Вялов отворил дверь. Взял меня под руку и повел длинным и пустым коридором к выходу из здания. В противоположном конце коридора, у двери, ведущей к камерам для задержанных, в мою сторону с любопытством смотрели сразу несколько человек, включая Пашу Биатлониста и троих защитников. Конвой почему-то не торопился заводить арестованного в камеру. Вот вам и псевдоним с анонимностью. Я ровно держал голову и старательно стучал тростью о бетонный пол.

Площадью мы никого не встретили. Поднялись в кабинет Вялова. Здесь я сдал свой «шанцевый» инструмент – трость.

– Очки советую снять, – сказал Вялов. – Слишком они у тебя заметные, но в следующий раз всё же не забудь их прихватить.

Дело это, анонимность свидетеля, для Вялова было новое, так как закон о защите свидетелей еще только обкатывался, так что Вялову по ходу дела приходилось подстраиваться под его требования.

Я возвращался домой, когда в кармане вдруг запел сотовый телефон. Несмотря на привычную мелодию, звук его казался зловещим. Дело в том, что мало кто знал мой номер. День был необычный: я чувствовал себе как выжатый лимон.

Голос в трубке отдавал металлом и требовал изменить показания. Подобные голоса бывают у бригадиров, ментов и придурков.

– Кто со мной говорит, я что-то не въеду? – прикидывался я.

Вопрос мой не был услышан. Голос утверждал, что если я не изменю показания, то на моей поганой жизни можно поставить жирный крест.

– Какие еще показания! – воскликнул я.

Голос кашлянул и продолжил внушать, что мне следует сказать хотя бы о том, что по пути в РУВД милицейский патруль брал Пашу на испуг, обещая отвезти в лес. Словно Паша-Биатлонист мог чего-то испугаться.

– Вы не представляете, о чем говорите! – крикнул я, так что девушка, идущая навстречу, шарахнулась к обочине. – Меня самого потом же посадят!

– Это ничего, – пел голос. – За подобные дела дают мало, зато в кармане у тебя появятся бабки. Ущучил? Скажешь, стояли по пути… Минут пять. Ментам не поверят. Тебе – другое дело.

– А если я откажусь? – набрался я смелости.

– Будешь ходить вперед пятками…

– Послушай, а не пойти бы тебе к дедушке! Или к бабушке!

Голос в ответ что-то мямлил.

– И больше мне не звони, – говорил я, развивая идею. – Сидит под колпаком и еще квакает. Кого ты пугаешь, ставрида маринованная. Не звони мне больше никогда…

– Не туда рулишь, – удерживал меня голос.

– Видал я таких жуков…

Я нажал кнопку отбоя. Кому-то хотелось получить от меня ложные показания, оставаясь в тени. Впрочем, неизвестному абоненту не доставало красноречия, чтобы уговорить меня на этот подвиг. Я продолжил свой путь, твердо веря, что мой друг Миша Козюлин, а также остальные четверо раненых, которых я толком не знал, не заслуживали, чтобы о них вытирали ноги.

Телефон оставался у меня в руке. Не останавливаясь, я тут же набрал номер Пети Обухова. А когда услышал голос, то обо всем ему рассказал – вплоть до того, как вел себя на допросе убийца.

– Прикинь, – возмущался я. – стоило выйти на улицу, как мне тут же звонят и требуют изменить показания. Откуда у них номер моего телефона?!

Петька громко чавкал в трубку, и я не сдержался:

– Перестань жрать, ментовская морда!

Подобное обращение было обычным во время нашей армейской службы во внутренних войсках.

– Надо подумать, – ответил Петька.

– Нет, Обухов, ты мне ответь. Ты ехал с нами тогда, и только случайность спасла тебя от смерти! Откуда утечка информации?!

– Из прокуратуры, – ответил тот уверенным голосом.

– Точно?!

– А ты как считаешь? – вывернулся он. – Я, например, даже не знал, что у тебя сегодня очная ставка. Даже если бы захотел, не смог бы тебя выдать.

Петькины доводы звучали логично. Конечно, не смог бы. Да и сам он проходит по делу свидетелем. Однако ему не звонят, потому что он мент, а взялись за меня.

– Тебя же здесь многие знают, – продолжил он. – И потерпевшие, и свидетели.

– Ты там посмотри. Иногда взгляд выдает человека…

Обухов обещал посмотреть. Мало того, он заверил, что если только на меня опять наедут, то я должен буду ему позвонить, и неизвестный абонент тут же накроется медным тазом.

Слова друга детства легли как бальзам на издерганную душу, и я отключил телефон.

Добравшись до дома, я похлебал супа, съел отбивную котлету и сел за письменный стол. Однако дипломная работа не шла в голову. Паша Коньков был не просто Биатлонист. Это был явный приверженец силовых методов решения проблем, иначе не стал бы стрелять. Подобным поведением, впрочем, не славился ни один из местных бандитов. Паша, выходит, перепрыгнул всех остальных…